Виктор Ардов - Этюды к портретам
Супружеская пара (обоим за 70 лет) в результате операций с закладными потеряла домик, в котором муж и жена предполагали существовать до конца дней. Дети взрослые. Но им несподручно селить у себя «предков». И, сговорившись, они отправляют стариков в заведение, которое когда- то в России называлось «богадельня», — в приют для престарелых. Да еще не в один приют, а в разные. Супруги должны разлучиться. А они любят друг друга, привязаны друг к другу… Они, наконец, — люди! Вот это и показывают нам Ф. Г. Раневская и Р. Я. Плятт.
Раневская притушила свой темперамент: она не пугает зрителей, а трогает. Она — жертва несправедливых социальных условий, жертва жестокосердия собственных детей. Но в общении с мужем перед разлукою артистка открывает для нас свое прошлое, которое исполнено такими же чувствами и переживаниями, подробностями биографии, как у каждого человека. Вот почему нас трогает грустный финал двух жизней. Оказывается, старики-то — тоже люди! Казалось бы, нет надобности делать такой само собой разумеющийся вывод. Ан нет, надо! Потому что даже в зрелом возрасте (не говоря уже о молодежи) мужчины и женщины склонны забывать или просто не думать о том: откуда же берутся старики? И мы благодарны Раневской и Плятту за то, что они напомнили нам о сем…
В заключение — еще одна старуха. Она еще более далека от нас, чем дряхлая американская чета. Знаменитая Бабулинька из «Игрока» (спектакль в театре им. Пушкина). Достоевский — не Гоголь. Он числится по разряду чистой беллетристики. Но там, где великий писатель желает быть злым, мало кто может сравниться с Федором Михайловичем по саркастичности и в построении интриги, и в характеристиках персонажей, и неслыханно парадоксальной выдумке всех подробностей повести или рассказа. Вот вам и Бабулинька.
Для пошляка (а таким изображен генерал, чающий наследства от парализованной тетушки) Бабулинька есть кто? Нечто вроде дойной коровы, от которой при соответственном уходе можно ждать и молока, и сливок, и сметанки. А сама она как личность в расчет уже не принимается: помилуйте, какие могут быть потребности, желания, стремления у старухи за 70 лет! И вообще хорошо бы, чтобы наследодательница особенно не задерживалась на этом свете. Тем более — деньги генералу нужны позарез и срочно.
Но вот почти мифическая тетушка (она же Бабулинька) «из глубины России» появляется в своем кресле для паралитиков — где? — в Рулеттенбурге, на курорте с роскошным притоном для азартных игр. А какова она в действительности? Помещица, привыкшая при крепостном праве карать и миловать своих «подданных». Крутая сумасбродка, каких в ту эпоху было особенно много, ибо ничто не связывало им руки, никто не возражал против капризов, благо денег хватало на любые причуды. Достоевский удивительно точно выписал манеру старухи изъясняться. Как она похожа на Хлестову из «Горя от ума» этою бесцеремонностью и барской грубостью! Она привыкла не только подчинять собственных крестьян и мелкие уездные власти, но и к почтительности со стороны небогатых и незнатных помещиков. И за границей ведет себя так же. Иностранцев она презирает откровенно. Русских в Рулеттенбурге рассматривает как людей второго сорта, также достойных презрения за пагубную страсть к азарту. Генерала, не умеющего скрыть, что он ждет от Бабулиньки подачек сейчас и наследства в будущем, третирует как мальчишку.
Для чего я пересказал здесь эту известную всем ситуацию? А для того, чтобы обрисовать почву, на которой не стесняемый ничем, наоборот, поощряемый расстановкой сил темперамент Раневской расцвел с небывалой силою. Вот где артистка развернулась в роли старой барыни. Зрители часто аплодировали Фаине Григорьевне среди действия. Еще чаще смеялись. Над чем? Над контрастом между ожиданиями разорившегося генерала и действительным положением дела. Да, такую бабушку-тетушку никто не ждал. Ее короткие реплики-приказы, насмешки, укоры веселят зрителей. Но Бабулинька не шутит: она досадует, сердится, издевается над окружающими согражданами. Барский лексикон провинциальной тиранки кажется в наше время забавным. Грубость по отношению к зависящим от нее людям тоже воспринимается как шутовство. А Раневская воспроизводит этот забавный ныне диалект очень похоже, потому что ее темперамент подчеркивает основу всего: «Моему ндраву не препятствуй!»
Но Достоевский со свойственным только ему прозрением — и остроумием, позволим себе добавить, — усилил образ Бабулиньки, безмерно придав старой деве семидесяти лет внезапно вспыхнувший в ней азарт. Всего можно было ждать от Бабулиньки, но только не этого: она пристрастилась к рулетке! Леди и джентльмены обычно скрывают, пока могут, растлевающие их и неприличные волнения при игре. А наша старуха сразу же обнаруживает тот накал алчности, обманутых надежд и упрямства за зеленым столом, какие охватили ее, как только она усвоила правила, по которым осуществляется бег шарика по ячейкам с цифрами. Может быть, впервые за свою долгую жизнь старуха встретилась с чем-то, что не подчиняется ее воле: шарик падает не туда, куда мысленно приказывает ему Бабулинька, а по своему усмотрению, если позволено будет так выразиться… Нет, не простая алчность заставляет старуху не отходить от рулетки. Денег у нее хватает, вернее — хватало, пока она не проигралась именно тут. Бабулинька испытывает волнение азартного человека (кто бы мог подумать, что в этой «старой девке», по определению, принятому в XIX веке, дремлет страстный игрок?..). Ее одолевает желание отыграться — чувство, также знакомое истинным игрокам. Она хочет отъехать в своем кресле от зеленого стола победительницей. И потому, к удивлению всего разноплеменного общества, часы проводит в игорном доме. Мы наблюдаем Раневскую подле стола не столько говорящую, сколько — в тревожных паузах, когда вертится и жужжит зловещий аппарат и с негромким стуком катится по зеленому полю шарик, приносящий кому-то радость, а кому-то огорчение. Но эти паузы артистка наполняет таким волнением, таким обилием скрываемых эмоций, разнообразных дум и надежд, что они говорят не меньше, чем отрывистые и резкие приказы и оскорбления всех и вся, составляющие лексикон Бабулиньки.
Не знаю артистки, которая обладала бы лучшими данными для исполнения этой роли. Вот где развернулись все способности Раневской. Как всегда, она выросла над партнерами, но тут она встала рядом с великим автором. О Раневской в «Игроке» надо сказать: она играет конгениально Достоевскому.
Сентябрь 1974
Дорогая Фаина Григорьевна!
Я сдержал свое слово и позвонил Вам на другой день, после того как смотрел Вас в «Шторме». Но Вы уже ушли, и рассказать Вам, как мне понравились Вы в роли этой страшной женщины, мне не пришлось. И тогда я решил изложить Вам свои впечатления письменно. И вот почему: телефонные разговоры расточаются во времени и в пространстве. Провода не сохраняют беседы, которую они передавали. А Ваша игра стоит того, чтобы оставить по себе более существенный след, нежели несколько вздохов по проводке… К тому же нынешние рецензенты писать об актерах разучились, да и не принято нынче с душою описывать отрицательных персонажей. Вот я и задумал отнять у Вас время на чтение нижеприведенных строк.
Прежде всего меня приятно поразило, как Вас знают и любят зрители. Когда Ваш партнер (который вместо умного и опытного чекиста почему-то играет пижона тех лет) сказал в дверь за сцену: «Введите арестованную!» — по залу прошло движение. Это люди сообщали друг другу, что сейчас Ваш выход. А они Вас ждут. (Кстати, контролерши в фойе, еще пока шел 1-й акт, сообщили мне, сколько времени осталось до Вашей сцены, и заявили, что они и сами каждый раз входят в зал, чтобы поглядеть на этот эпизод.) Ну, что Вас встречают аплодисментами — это Вы и сами знаете.
Я с интересом ждал, когда Вы повернетесь лицом к зрителям, так как неуклюжая фигура в полушубке и вязаном платке, появившаяся на сцене «задним ходом», только заинтриговывала, но не давала представления о внешнем облике героини. И вот Вы повернулись. Прежде всего поразили красные от мороза руки, негнущиеся пальцы, стихийная, я бы сказал, грубость всего облика. Затем мы услышали голос…
Я-то давно знаю за Вами это свойство: уметь отказаться ото всяких кокетливых украшений, которые так дороги всем почти актрисам. Вы умеете насытить основным характером персонажа все его проявления на сцене: и голос, и жесты, и повадки, и даже самый ход его мыслей, открытый зрителям до такой степени, словно они участвуют в этом процессе. В данном случае с первой фразы стало ясно, что перед нами — существо, стоящее на чрезвычайно низком уровне развития. Неважно, что эта баба хитра, что она богата. Все равно это вместилище самых диких и самых своекорыстных инстинктов. Она — враг человечеству. Самим своим существованием она вредит людям. (Пожалуйста, не думайте, что тут я собрался объяснить Вам Вашу роль: наоборот, Вы своим исполнением показали мне эту бандитку с предельно ясной характеристикой — индивидуальной и социальной. Я только пересказываю Вам свое впечатление.)
