Лилия Бельская - «Стихи мои! Свидетели живые...»: Три века русской поэзии
Рифменные и строфические, ритмические и графические эксперименты А. Белого воспринимались современниками как его художественные открытия и привлекали внимание многих поэтов (А. Блока, С. Чёрного, В. Маяковского, С. Есенина). В последующем его творчестве формальные поиски будут всё изощреннее, стихи всё изысканнее и причудливее, а «магия слова» порою превратится в «магию звука». Но в 900-е годы, в пору расцвета поэтического таланта и создания лучших своих книг («Золото в лазури», «Пепел», «Урна»), Андрей Белый был убеждён в смысловой значимости рифм и добивался её разными путями в рамках звуковой и грамматической их традиционности.
1993
Этюды о поэтах и поэзии
Очеловечение мира
(Рената Муха)
«…детским поэтом я себя не считаю. Мне легче считать себя переводчиком с птичьего, кошачьего, крокодильего, туфельного, с языка дождей и калош, фруктов и овощей. А на вопрос, кому я адресую свои стихи, отвечаю: «Пишу до востребования».
Рената МухаДрузья называли её солнечным человеком, такой она была жизнерадостной, весёлой, никогда не унывающей, доброжелательной и дружелюбной. Когда у неё как-то спросили: «Какое ваше любимое слово?», она сказала — «солнышко». И сочинила колыбельную для слонёнка, которую поёт ему бабушка: «Спи, мой хорошенький, спи, мой малюсенький, спи, моё солнышко, спи». А самым нелюбимым её словом оказалось «поэтесса» со свистящим суффиксом.
Девочка с огромными чёрными лучистыми глазами была с малых лет недовольна своим именем и фамилией, их странным сочетанием — Рената Муха. А мама успокаивала её, что когда она выйдет замуж, то сменит фамилию. И, по её шутливому признанию, она с младших классов стала искать мужчину с подходящей фамилией. Но, как справедливо подметила Татьяна Никитина: «Гордое имя Рената и смешная короткая фамилия Муха, как ни странно, её пригодились, хотя в детстве она страдала от такого несоответствия».
Родилась Рената 31 января 1933 г. в Одессе. Отец, Григорий Муха, — парень из украинского села, ставший военным, а мать, Александра Шехтман, — преподаватель немецкого языка, она-то и дала дочке имя Рената, что в переводе с латинского значит «возрождающаяся» (возможно, отец вкладывал в это имя другой, современный смысл — революция, наука, труд). От деда по отцовской линии, командира отряда красных партизан в гражданскую войну, погибшего от бандитской пули, передались внучке (по мнению её друга юности Феликса Рахлина) бесшабашность и «партизанщина», подчас бушевавшие в ней. Через три года после рождения дочери семья переехала в Харьков, а в 1941 г. отец ушёл на фронт, и мать с Реночкой эвакуировались в Ташкент, где девочка училась в школе и где местные ребята дразнили её «выковырянной» (т.е. эвакуированной). От взрослых она услышала, что в Ташкенте живут актриса Раневская («Муля, не нервируй меня!») и писательница Ахматова, о которой рассказывала мама и читала её стихи. И Рена, встречая на улице женщину покрасивее и в нерваном платье, думала: «Это Ахматова».
В 1944 г. они вернулись в Харьков, жили в коммунальной квартире. У отца была другая семья, и дочь неохотно ходила к нему в гости. После окончания школы Рената поступила в университет на филфак, затем в аспирантуру, защитила кандидатскую диссертацию, преподавала на кафедре английской филологии, вела на Харьковском телевидении уроки английского языка.
Педагогика стала первой профессией Р. Мухи, и в ней она добилась заметных успехов: разработала методику «сказочного английского» и курс «Тётушка Гусыня в гостях у Курочки Рябы» (влияние английской детской литературы на русскую), опубликовала свыше сорока научных работ. Вторая её профессия тесно связана с первой. Благодаря превосходному знанию английского языка, Рената овладела искусством перевода и была отличным переводчиком. И третья профессия — блистательного рассказчика как на русском, так и на английском — развивалась одновременно с первой и второй. Со своими остроумными «байками» она выступала со студенческих лет в различных аудиториях, буквально завораживая слушателей. А позже в Америке даже победила на конкурсе устного рассказа и проводила мастер-классы.
О природном артистизме, с которым Рена рассказывала-разыгрывала реальные истории, превращая их в спектакли и каждый раз расцвечивая новыми подробностями, вспоминает её близкая школьная подруга Инна Шмеркина, ныне живущая в Израиле. А известная писательница Дина Рубина отмечает «эмоциональные взлёты» её взрывной и в то же время певучей речи с мягким украинским придыханием, словесную меткость, образность и ироничность и сожалеет, что никто не смог ни уговорить, ни заставить Реночку, как называли её родные и друзья, записывать свои рассказы.
А вот четвёртая профессия пришла к педагогу, переводчице и рассказчице довольно поздно, ибо, по её собственным заверениям, стихов она не писала ни в детстве и отрочестве, ни в юности и молодости. И вообще в этой «многопрофессиональности» видела «несчастье» своей жизни. Первый стишок получился неудачным — про «неисправимые калоши» (с грамматической ошибкой — мужской род вместо женского). Неожиданное увлечение стихописанием Муха объясняла несколькими причинами. В 60-е годы в Харьков приезжали с концертами Окуджава и Евтушенко, она общалась с Борисом Чичибабиным и Юлием Даниэлем. А главное, познакомилась с детским поэтом Вадимом Левиным, который стал её опекуном, соавтором и другом, и дружба эта продолжалась более полувека, несмотря на расстояния, разделявшие их долгие годы (Германия и Израиль). Левин сразу разглядел в ней поэтический талант, «он меня мучил, стращал и говорил “пиши ещё”, а у меня не получалось».
Да, писала Рената трудно, медленно, по многу раз переделывала каждую строку, меняла и переставляла слова, исправляла и откладывала текст и снова возвращалась к нему. Так, одно из лучших своих стихотворений «Колыбельную для книжки», начатое случайно, с одной строчки: «А в углу, в конце страницы, перенос повесил нос», она вынашивала 17 лет. И про стихи свои говорила, что они сами приходят, случаются, возникают, соглашаясь с афоризмом А. Вознесенского «Стихи не пишутся — случаются». Об этом вспоминает её муж, учёный-математик Вадим Ткаченко, с которым они прожили 43 года и вырастили двоих сыновей: «стихи сами приходили к ней вместе с воздухом, которым она дышала», и она не спешила выпускать их из рук, на волю, чувствуя, что в них всё чего-то не хватает.
Вероятно, поэтому с самого начала у Р. Мухи не было слабых, посредственных, шероховатых стихов. По отзыву Левина, она «сразу начала писать ярко, парадоксально и празднично». Уже раннее её стихотворение «Ужаленный Уж» («Бывают в жизни чудеса: Ужа ужалила Оса») поражает словесной игрой, юмором, аллитерацией-«жужжанием», которое забавляет детей и доставляет удовольствие взрослым: ужалила в живот, ужасно больно, Ёж сказал Ужу, ничего не нахожу, пока живот не заживёт. Не случайно своей первой книжке «Гиппопоэма», изданной в Израиле (1998), Муха дала подзаголовок: «Для бывших детей и будущих взрослых». Действительно, её стихи многослойны, многозначны, и в каждом возрасте воспринимаются по-разному, воистину «всем возрастам покорны». И потому она права, утверждая, что пишет «до востребования»: кто-то посмеётся, кому-то взгрустнётся, кто-то задумается.
Не есть такую красоту!
Зачем же я тогда расту?
Не трудно убеждать ослов —
Нам просто не хватает слов.
Потомки бывают умнее, чем предки, —
Но случаи эти сравнительно редки.
Писать Р. Муха предпочитала двустишия, в отличие, скажем, от И. Губермана с его «гариками»-катренами или В. Вишневского с его моностихами. Её «дистихи» воспринимаются как законченные произведения, не требующие продолжения.
Вчера Крокодил улыбнулся так злобно,
Что мне за него до сих пор неудобно.
Наверное, я молоко обижала,
С чего бы оно из кастрюли сбежало?
Лук сказал цветной капусте:
«А тебя мы в борщ не пустим».
А где продаётся такая кровать,
Чтоб рано ложиться и поздно вставать?
А самыми любимыми строчками Ренаты были эти:
А вчера меня дорога
Прямо к дому привела,
Полежала у порога,
Повернулась и ушла.
При всей своей нелюбви к многословью Муха сознавала, что детям для понимания сюжета и поведения персонажей (верблюда и пингвина, чёрной и белой лошадей, совы и таракана) часто недостаточно двух, а порой и четырёх строк. И её немытая Свинка вначале бежит по длинной тропинке, потом у неё зачесалась спинка, и она постучалась во двор и «хрюкнула жалостно: «Позвольте, пожалуйста, об ваш почесаться забор» («Одинокая Свинка»). Простуженного Слонёнка лечило всё слоновье семейство, достали лекарства, делали компрессы: «Но где продаётся платок хоботовый?» («Слонёнок»). Заметим, что её стихи обычно завершаются ударным аккордом — вопросительной или восклицательной фразой либо неожиданным словцом. Так, например, «Таракан», герой которого жил в квартире благополучно, со всеми в мире, пока не завелись там… люди. В другом стихотворении Простое Предложение «лежало без движения», все ждали продолжения, а оно сказало: «Вы что, не понимаете, что я дошло до ручки?»
