Павел Басинский - Скрипач не нужен
Тем не менее в письмах к племяннику она говорила такие сильные вещи, что однажды Толстой, написав в ответ два письма, не решился их отправить и даже посылал человека, чтобы тот догнал почту и задержал письмо. В какой-то момент он почувствовал, что у него нет ясных ответов на вопросы этой женщины, что он, философ, срывается на грубость, и, следовательно, он просто не прав.
Дело в том, что несокрушимая церковная вера Alexandrine не мешала ей оставаться умной светской женщиной, влюбленной в литературу, ценящей великих писателей и получающей в ответ такую же любовь и уважение. Перед ней благоговели не кто-нибудь, а Гончаров, Тургенев и даже Достоевский. Но самое главное, что к этой фрейлине самым внимательным образом прислушивался царь.
Она не писала Толстому, что он «про́клятый еретик» и за свои слова о церкви будет гореть в аду, что ему надо привязать к ногам жернова, чтобы его утопить, то есть то, что, кроме шуток, публично говорили церковные иерархи. Но при этом Alexandrine так глубоко подвергала критике основы «толстовства» как религии, может быть, и разумной, но оторванной от реальных нужд и страданий людей, что Толстой с его величайшим чутьем на правду подчас не находил точных ответов на слова своей «бабушки»… Но о чем идет речь?
Помните огромную очередь к поясу Богородицы в Москве, над которой с какой-то злостью потешалась часть нашей гуманитарной интеллигенции? «Многотысячная очередь паломников затрудняет доступ к ГМИИ имени А.С.Пушкина», – писали СМИ, имея в виду проходившую в то время выставку Караваджо. Это был главный пункт спора между «бабушкой» и Львом Толстым.
«Легко может быть, что ваш голос обратит на лучший путь заблудшего или неверующего, но утешит ли он страждущего? – писала Толстая. – <…> Поглощенный одними умственными занятиями, вы, может быть, не отдаете себе достаточного отчета в страданиях человечества, самых разнообразных и жестоких. Что дадите вы тем, которые изнемогают от боли и которым необходимы все доказательства любви Христа к ним?» Удивительно мудрые слова!..
После прочтения этой замечательной книги я понял важную вещь. Одной из главных бед нашей общественно-политической системы является то, что между властью и оппозицией, увы, нет ни одной умной, тонкой женщины. Где ты, Alexandrine?
12 февраля 2012
Добро пожаловать в Маркизову лужу
Наверное, не я один обратил на это внимание. Почему в нынешней политической баталии на стороне действующей и, вероятно, грядущей власти – несколько крупных режиссеров и руководителей театров, а на стороне оппозиции – много писателей, причем очень разных, таких, как Эдуард Лимонов и Борис Акунин, Захар Прилепин и Людмила Улицкая, Герман Садуллаев и Дмитрий Быков? Пусть одни находятся в этой оппозиции «слева», а другие – «справа», но они – все-таки в ОППОЗИЦИИ, а на стороне власти я, по крайней мере, «не слышу» громких писательских имен.
Я знаю, что мне на это скажут. Режиссеры, театральные руководители нуждаются в поддержке власти, в том числе и финансовой. У них есть актеры, которых нужно кормить, у них – проекты, которые без денег останутся голыми фантазиями. Писателям героев своих кормить не надо, а любой их проект реализуется с помощью самого дешевого ноутбука. Режиссер, театральный деятель, если неграмотно выстроит отношения с властью, рискует пополнить ряды маргиналов. Писатель в нынешних условиях, стоит ему только заикнуться о своей любви к власти, рискует потерять тех читателей, которые идут на Болотную, а из тех, кто стоит на Поклонной, он вряд ли много приобретет. Да что говорить – и так всё понятно.
Что говорить, например, о таком феномене, как «Гражданин поэт» Дмитрия Быкова и Михаила Ефремова, когда из ничего, из пустоты, из разреженного политического воздуха и малозатратных усилий, впрочем, весьма и весьма талантливых людей, рождается и телешоу, и радиозаписи, и гастроли от Саратова до Лондона, и книга на закуску. И вот уже принимаются заказы на торжественные «похороны» этого проекта в Крокус Сити Холле, где цена билетов варьируется от пяти (партер) до тринадцати (VIP-места) тысяч рублей.
Ну, разве, скажете, не выгодно бунтовать? Очень!
Но я не принадлежу к тем, кто видит во всем только прагматические интересы. Если, например, Горький принимал активное участие в революции, а Станиславский – нет, то это не значит, что они заранее всё просчитали и подсчитали и обо всем договорились на репетиции пьесы «На дне». Видимо, всё было куда сложнее.
Режиссеры, театральные руководители – люди поневоле «системные», но, кроме того, еще имеющие вкус к руководству людьми вообще. Они знают законы режиссуры, в том числе и политической. Писатели… Я прекрасно помню: когда они всей толпой пошли в политику в конце восьмидесятых – начале девяностых годов, то единственное дело, которое они тогда сделали, был катастрофический развал Союза писателей СССР. Вдруг выяснилось, что Евтушенко не может сидеть с Бондаревым за одним столом и даже в одном помещении с ним долго находиться не может. И что сегодня?.. Кто прав?.. Кто виноват?..
Но я бы смотрел еще глубже. В спектакле если ружье не стреляет, то это, по-любому, плохо. Зачем тогда вообще принесли на сцену? А в литературе, начиная с «Отцов и детей», что ни дуэль, то – глупость! О чем это говорит? О том, что, затевая интригу, писатель может вертеть ее и так и сяк. И чем меньше он знает о том, чем его вещь закончится, тем – лучше. Иначе писать неинтересно.
Когда-то наш проректор в Литературном институте, замечательный критик Евгений Сидоров, нам говорил: «Литература – дело веселое!» Это – правда. В литературе куда больше возможностей для игры, чем в театре. Возможности любого режиссера, который ставит «своего» Гамлета, все-таки ограничены. Образ Гамлета безграничен. Шекспир сам не знал, что он «хотел этим сказать».
Да что там Шекспир! Даже в «Гражданине поэте» я вижу, что куда более интересные, играющие разными смыслами политические стихи Дмитрия Быкова в ефремовской постановке превращаются иногда в пошловатый фарс, как в сюжете с чтением Андроповым стихов из гроба, или когда на фоне образа Николая Гумилева появляется актер в омерзительном солдафонском мундире.
Когда я читаю стихи Быкова, я вижу, как он работает на грани фола, и мне не совсем понятно, что он, собственно, разрушает: политические бастионы или же окаменевшие поэтические бренды, от Пушкина до Евтушенко? Кроме того, мне любопытен сам образ этого поэта, борца за свободу ВООБЩЕ, который при этом написал стихов про Путина в десять раз больше, чем Пушкин про Анну Керн. Какая это СВОБОДА? Это тяжелая психологическая зависимость! Но в любом случае, когда это становится уже откровенным политическим театром, все прочие смыслы исчезают. Остается только ржать, ржать и ржать. Но ржать – не хочется, потому что не всегда смешно.
Но к чему я это говорю? К тому, что писателям надо дорожить своей безответственностью, своим веселым ремеслом. Но и не забывать, что жизнь тоже имеет право на куда более скучные и рутинные варианты бытия. Если в прозе Бориса Акунина один Эраст Фандорин такой умный и честный, а кругом сплошное государственное жлобье, то для прозы это, может быть, и хорошо, это пружина для дополнительной интриги. Но в реальной жизни фандорины совершенно бесполезны, да и нет там никаких фандориных и не было никогда, а был сыщик Путилин… Но не ищите здесь игры слов.
Если Захар Прилепин талантливо оплакивает своего «Санькю», то я готов рыдать вместе с ним, потому что он страшно убедителен. Но в жизни я с этим пацаном иметь дела не хочу… Я вижу в нем скорее угрозу для своего обывательского существования.
Когда-то Александр Блок писал, что русская интеллигенция должна идти в политику, и при этом сравнивал политику с Маркизовой лужей. Маркизова лужа – это мелководная невская губа Финского залива, символ чего-то такого неглубокого, где негде развернуться большим морским кораблям. Но Блок скоро понял, что ошибся. На мелководье кораблям гораздо опаснее, чем на глубокой воде.
26 февраля 2012
Псы и волки
Вышла новая книга Захара Прилепина. Восемь «маленьких повестей», как определяет их автор, под общим названием «Восьмерка». И так же называется одна из повестей, по которой уже снимает фильм Алексей Учитель.
Я не скрываю, что с именем Прилепина связываю свои самые большие надежды в русской прозе нашего времени. После выходов романов «Патологии» и «Санькя» стало очевидно, что в литературе появился очень яркий и даровитый писатель. Книга рассказов «Грех» этот факт подтвердила. Роман «Черная обезьяна» кому-то не понравился, но это нормально: писатель не конвейер по производству всеми признанных шедевров. Следующая книга публицистики «К нам едет Пересвет», по-моему, прекрасна по ясности авторской позиции и, что еще важнее, по доверительной и глубоко человечной тональности разговора, когда читателя не «грузят» своим умом и всезнайством, а с ним душевно и, если угодно, даже по-братски беседуют. (Надеюсь, что слово «братки» вычеркнуто из лексикона приличных людей, поэтому игры слов тут не найдут.)
