Дмитрий Бавильский - Невозможность путешествий
…А про саму Алма-Ату я мало что помню. Много самодельного вина выпито было, много отвлеченного и умственного общения, зашитого в шестистопный ямб шекспировских пьес. В минуты просветления Зацарина выводила нас на улицу. Ну, да, помню каток «Медео», потом главный проспект и придыхание, с которым она показывает особняк первого секретаря ЦК КПК товарища Кунаева. И автовокзал помню, с которого начался киргизский вояж.
Но самое сильное впечатление оставила ретроспектива Ильи Глазунова в музее изящных искусств (должна же быть в поездке культурная программа), которую мы посетили для «прикола». Но вот великая сила искусства: ничего не помню, даже дом Кунаева, а выставку Глазунова, к стыду своему, помню, и даже хорошо.
Мне тогда показалось: Алма-Ата — странное место. Более странное, нежели Фрунзе, где с восточным колоритом все более определенно. А Казахстан словно бы застрял в промежутке, впитав все советское. Один мой приятель любит говорить о своей исторической родине, Львове, — «нищета материи». В Алма-Ате у меня осталось ощущение «тщеты материи», когда люди живут параллельно тому, что их окружает.
Такая вот, значит, случилась у меня тогда Алма-Ата.
Семиглавый Мар — Шипово
(Расстояние 1209 км, общее время в пути 1 д. 3 ч 21 мин.)
Вечер перестает быть томным — пограничных пунктов, оказывается, четыре. Сейчас мы въехали на территорию суверенного Казахстана, потом снова окажемся в России для того, чтобы во второй раз попасть в бывшую советскую республику.
Теперь проводник, в некоторой ажитации, приволок мне целую коробку картриджей. Сначала подослал проводницу, ранее снабдившую меня тряпками. Видимо, это был пробный шар. После первого поста она пришла с причитаниями о взятке: пришлось дать, чтобы пропустили, а для ее кармана это деньги значительные… тысяча тенге…
Когда клиент (то есть я) дозрел, они дожали его (то есть меня) упаковкой картриджей, что отныне, по легенде, везу в подарок. Проводник (отказавший в свое время мне в ложке и вилке) долго распинался, никакого-де криминала, все чисто и все честно, я имею право на провоз любого товара до трех тысяч долларов, но в случае чего, если обман обнаружится, мне ничего не будет, а вот его «посадят на кулкан». Он даже пытался материться, но выходило неубедительно.
Во мне боролись несколько стихий. Жалость и отвращение, высокомерие (хотелось, чтобы поскорее оставили в покое) и извечное желание помочь ближнему. Нерешительность мне несвойственна, отказать мог легко, но пожалел, как есть пожалел. Быть мне теперь контрабандистом.
Туалет открыли. Пошел чистить зубы.
Шипово — Переметная
(Расстояние 1251 км, общее время в пути 1 д. 4 ч 34 мин.)
А вот и казахские пограничники пришли. Поставили печати. В вагоне минимум света, из-за чего процедура упрощается. Тусклый, липкий, розовато-сладковатый свет, невозможно читать книги или газеты, только с экрана лэптопа, что светится выпуклыми буквами.
Ждем таможенников.
Остановились напротив поезда «Киев — Астана», окна в окна. И в том поезде тоже тусклый свет, позволяющий видеть лишь натюрморт на столе. Бутыли с минеральной водой, стакан в подстаканнике, чайная ложка. Ровно два окна напротив, картинки в чужую жизнь. Людей нет, но присутствие ощущается. На рождественский вертеп похоже. Почему-то.
Неожиданно свет напротив гаснет (одновременно в двух купе, доступных взгляду), через мгновение так же неожиданно зажигается — в одно купе входит мужчина в белой рубашке, потом закрывает дверь и появляется уже в другом окне. Я вижу женщину, которую разбудила неожиданная яркость или белая рубашка, ослепительная в закупоренной темноте. Раньше купе казалось пустым. Она лежала под простыней, теперь поднимается, у нее кудри, она заспанна и симпатична. Между ними (белой рубашкой и заспанными кудрями), очевидно, есть некая связь, но какая? И почему тогда, если они вместе, то разведены по разным загонам?! Ведь и в том и в другом отсеке вторые нижние (уж не говорю о верхних полках) свободны.
Никогда не узнаю.
Так странно — когда я в прошлый раз приезжал в Алма-Ату, никакой Астаны и в помине не существовало. И был город Фрунзе, а не Бишкек. Когда распался Советский Союз, мы с Киприяновым окончательно потерялись. Раньше перезванивались изредка, хотя дозвониться до Кара-Балты всегда оказывалось проблематичным — и напрямую, и заказывая через телефонистку. А теперь и вовсе пропасть. Препятствия кажутся непреодолимыми. Кажется, именно тогда в первый раз я почувствовал, как бывает, когда политика и большая история вмешиваются в жизнь маленького человека.
…Да, а Макарова вышла замуж за Гаврилова, купили они полуторку в четырех трамвайных от меня. Егор, никогда не имевший дома, гордился наведенным «уютом» — пригласив на новоселье, с гордостью предложил курение на просторном балконе (вид на трамвайные рельсы), а во время трапезы дал черный или красный перец, на выбор.
Скоро лишь сказка сказывается. Прожили они полтора, что ли, года. Завели ребенка, не помогло. Перед расставанием и разменом (Макарова вернулась в Миасс, а Гаврилов в Озерск) Егор рассказывал:
— Представляешь, лежим мы вместе, смотрю я на Макарову и вдруг чувствую, как у меня клыки вырастают вампирские и ногти метра полтора. Ими-то я в нее и впиваюсь…
Каждая семья несчастлива по-своему. Помыкавшись, женившись на подруге матери, Гаврилов уехал контрактником в Чечню. Большая история делалась вне его жизни, вот он, видимо, и решил, как тот Магомед…
Переметная — Уральск
(Расстояние 1291 км, общее время в пути 1 д. 5 ч 19 мин.)
Я всегда завидовал профессиональным путешественникам. Не таким, как Федор Конюхов или Юрий Сенкевич, но поэтам и прозаикам, объезжающим город за городом, страну за страной. Дмитрия Александровича Пригова как ни встретишь, он все из Керчи в Вологду, из Вологды в Керчь. Тима такой же. Ольга Александровна Седакова. Лев Семенович Рубинштейн. Аня Кузьминская. И другая Аня, Альчук, жена Миши Рыклина. Славка Курицын. Шабуров вот в последнее время. Да и Люся долго дома не сидит, имеет право…
Когда я жил в Чердачинске, то время от времени приглашал к себе разных поэтов для выступлений, многие останавливались у меня. Приученные к походным условиям, с компактной сумкой и стальным желудком, они четко и профессионально отрабатывали программу, собирали обожание и аплодисменты, отчаливая в новый пункт назначения. Как-то мы с Дмитрием Александровичем поехали в Свердловск, жили вместе в гостинице и я мог наблюдать, как он живет, отстраненно от ситуации, как мгновенно выпадает из нее, начиная рисовать картинки мелкими, медитативными штрихами. Как пионер, «всегда готов» к труду и обороне. Как дистанцируется от людей. Любо-дорого посмотреть.
Вот и в Москве одна из самых распространенных и приятственных светских тем — кто откуда приехал или куда собирается уехать. Такое ощущение, что постоянно разъезжающие профессионалы успевают прожить на несколько жизней больше.
Это я уже по себе сужу — с тех пор как покинул дом родной и перебрался в столицу, ровно на одну жизнь стало больше. Даже если уезжаешь, твое существование в месте убытия не останавливается, но, странным образом, продолжает длиться параллельно реальному. Думаю, это чувствуют все приезжие. Все уезжие.
Но то, что видится заманчивым со стороны, оказывается хлопотным и накладным, если ввязываешься в поездки сам. Дискомфорт и отсутствие привычного уюта, зависимость от чужих людей и извне привнесенного. С ужасом думаешь о звездах шоу-бизнеса, вынужденных бороздить страну вдоль и поперек. Сплошные бесчеловечные переезды, когда чес да чес кругом, адский труд, выжимающий до последнего предела.
Я, конечно, праздный человек, но не до такой степени.
Уральск — Казахстан
(Расстояние 1409 км, общее время в пути 1 д. 7 ч 37 мин.)
Топоним понятен — Казахстан граничит с Уралом, в том числе с чердачинской областью, был бы я порасторопнее, похитрее, можно было бы выкроить денек-другой, чтобы заглянуть на Печерскую, 10. Но тогда бы возникал какой-то прагматизм, а мне этого сейчас не нужно.
Кажется, я запутался: по чьим землям теперь несемся? Если учесть, что последний раз мой паспорт штамповали казахи, значит, преодолели мы лишь половину пограничных препятствий, или я что-то упустил? Ведь очень хочется спать, поскольку свет в купе поистине нетварный, глаза слипаются как у куклы, положенной в коробке на бок. Читать сложно, нашел в ноутбуке файл с недавним Левкиным (построчечный разбор бунинского «Чистого понедельника»), увеличил шрифт и ушел с концами. Разнообразил существование, съев мандарин.
Вот и сижу, наблюдая мутацию стиля, левкинские излучения проникают через оболочку соседнего открытого файла, соседнего открытого-прикрытого окна. Тоже ведь чужая жизнь, чужие (высокие) отношения.
