Евгений Костюченко - Русские банды Нью-Йорка
При этом никто из них не согласился бы вернуться в Россию. Здесь они получали гораздо больше за свой труд. Если платить за квартиру в складчину, выходило меньше доллара в неделю, а самая низкая зарплата — три с полтиной. Есть на что погулять после работы. И ходить не в домотканой дерюге, а в чистом городском платье, и в лавках есть все, что душа пожелает.
Нет, жить тут можно. И можно, и нужно. Правда, деньги текут, как вода сквозь пальцы, никак не накопить. Да и зачем? Чтобы вернуться, заплатив огромные штрафы за незаконный переход границы? Ну, вернулся, ну, купил пару десятин земли, заросшей чертополохом — а что дальше? Гробиться на ней от зари до зари, считать каждую копейку, да еще и в ножки кланяться каждому начальнику?
Здесь, в Америке, они понемногу и забыли, что в мире есть такой зверь — начальство. Здесь над каждым из них стояли только двое — работодатель и домовладелец. И все. Никого иного русские иммигранты не боялись.
Они не боялись полиции, потому что никогда с ней не сталкивались. По этой же причине у них не было страха перед бандитами — тем нечем было поживиться в русских кварталах.
Первое время Илья терялся в догадках — что ему тут делать? Он исправно приезжал сюда, в Десятый округ, ходил по кабакам, завязывал знакомства, но нигде не слышал жалоб на притеснения. Об итальянцах здесь и ведать не ведали. Для русских все соседи, даже басурмане-турки, были просто американцами, и никто не отличал ирландцев от немцев. Более того, в «русских» кварталах русскими считались минские, виленские, одесские евреи, хохлы и белорусы, и даже пан Томек, владелец маленького салуна, называл себя русским поляком.
В его салуне Илья появлялся чаще, чем в других кабаках, потому что здесь можно было сидеть весь день с кружкой пива, не вызывая подозрений. В прочих же заведениях было принято напиваться быстро и решительно, и трезвый человек выглядел там белой вороной.
Постепенно вокруг Ильи сбилась кучка ровесников — Василь, Грицко и Андрей. Они приехали в Америку намного раньше, чем он, и охотно делились опытом случайных заработков — то на стройке, то на погрузке. Порой они звали Илью с собой, но он каждый раз отказывался.
Однажды в пятницу они, как обычно, сидели у Томека и обсуждали выгодное предложение — завербоваться на прокладку канала где-то в Небраске. Слушая приятелей, Илья краем глаза следил за тем, что происходило у них за спиной, в буфете. Там появились двое небритых субъектов в шляпах с опущенными полями. Они стояли возле Томека, а тот, склонившись над кассой, что-то негромко говорил им по-английски. Илье не было слышно слов, но по интонации показалось, что трактирщик оправдывается. Вот он распрямился, передал им пухлый конверт, и субъекты удалились, окинув публику презрительными взглядами.
Илья подошел к стойке и поставил на нее пустую кружку. Томек, вытирая взмокший лоб, рассеянно глянул на него, словно видел впервые.
— Что за типы? — спросил Илья.
— Сицилийцы. Тебе еще пива?
— Сколько ты им отдаешь?
— Что?
— Я спрашиваю, сколько процентов они забирают? — спокойно повторил Илья. — Чарли Помойка в Нижнем Манхэттене брал тридцать процентов. А эти?
— Пятьдесят, — опустив глаза, неохотно признался трактирщик и задвинул ящик кассы. — Откуда ты знаешь про Чарли?
— Неважно. — Илья уселся на табурет и отодвинул кружку, наклонившись поближе к Томеку. — Важно, что Помойке эти деньги не принесли счастья.
— Да, его убили. А ведь он был лучше многих.
— Лучше, — согласился Илья. — Ровно на двадцать процентов лучше. Ты бы, наверно, предпочел платить Помойке, а не этим итальянцам?
— Что толку говорить о том, чего мы не можем изменить? — вздохнул поляк.
— Жизнь не стоит на месте, — сказал Илья. — Значит, ты будешь платить тридцать процентов тем, кто придет вместо сицилийцев?
— А кто придет? Никто не придет! Эти волки присосались к нам навечно. Они уже не оторвутся от такой кормушки.
— Сами не оторвутся. Их можно только оторвать.
Томек поставил перед собой две крошечные рюмки. Достал откуда-то снизу графин. Осторожно приподнял стеклянную пробку и понюхал горлышко.
— Это водка. Моя мама делает ее из свеклы. Это самая лучшая водка на свете, но американцы о ней ничего не знают. Я пью ее сам. И наливаю самым дорогим гостям. — Он нацедил драгоценную влагу в рюмочки. — Слушай меня внимательно, Илюша. Главное — чтобы все было тихо и спокойно. Я отдаю половину, чтобы тихо и спокойно работать. Всякие перемены в жизни — это беспокойство. Давай с тобой выпьем. И забудем об этом разговоре. Мне приятно, что ты хочешь мне помочь. Твое здоровье.
— Все будет тихо и спокойно.
Илья чокнулся с ним, пригубил водку и вернулся за свой столик. Приятели замолчали, глядя на него.
— Да ну ее, эту Небраску, — сказал он весело. — Мы и тут можем заработать. И лопатой махать не придется. Василь, ты самый шустрый. Видел парочку?
— Те, что Томека доили? — усмехнулся хохол.
— Сбегай за ними, только незаметно. Посмотри, куда они пошли. Наверно, по другим кабакам. Так ты присмотри за ними.
Василь нахлобучил картуз и вскочил из-за стола.
— Ты чего задумал, Илюха? — спросил Грицко. — То ж волки.
— То не волки, то крысы, — улыбнулся Илья. — Волки со стола не таскают.
Андрей, бывший коногон с донецкой шахты, глухо пробасил:
— У меня давно кулаки чешутся. Да что толку? Одного прибьешь, за него трое придут. Еще и полицию позовут. Нет, Илья, плетью обуха не перешибешь. Нас они не трогают, а за кабатчиков драться резону нет.
— Кто тут говорит о драке? — удивился Илья. — Сидим тихо, спокойно, пьем пиво, в носу ковыряем. Завтра все вместе пойдем, завербуемся на канал. Будем зашибать по десятке в неделю. А могли бы иметь по сотне, и ехать никуда не пришлось бы. Но если ты против…
— Я не против, — сердито перебил его Андрей. — Я что? Я как все.
* * *В воскресенье он первым утренним поездом отправился на виллу Салливана. Привез мальчишкам и Кармелите сладостей, а Хуану — гвоздей и новую пилу. Вдвоем они успели до обеда починить всю северную часть забора, и, когда приехал капитан, тому уже нечего было делать. Однако он все же переоделся, прихватил ведерко с краской и отправился на причал, красоту наводить. Илья пошел с ним. Салливан не уступил ему кисть, потому что, как и Хуан, больше всего на свете любил малярничать. Впрочем, работа не мешала задушевной беседе. За этот час Илья узнал почти все, что ему было нужно, и поспешил вернуться к себе в Бруклин. До пятницы оставалось четыре с половиной дня, и он не хотел потерять впустую ни один час из этого срока.
