Вдали (СИ) - Диас Эрнан Эрнан
Заметив, что солнце зашло, но на улицах не стемнело, Хокан впервые осознал, что они освещаются лампами, чьи сине-желтые огоньки искажаются и множатся в волнистых стеклышках. Вместе со свечением, проливавшимся из магазинов, баров и контор, фонари создавали постоянные сумерки. Хокана тревожила эта безночность. А еще он устал и не знал, где ему заночевать. Мужчины и женщины в лохмотьях лежали вповалку в вонючих подворотнях, но если смрад и близость чужих тел его не пугали, то оставить коня без присмотра он не мог. Существовал и риск, что его узнают и схватят во сне. Впрочем, повернуть назад было немыслимо, и Хокан решил пройти город насквозь и устроить привал по ту сторону. Под уличным фонарем раскладывал свой лоток человек с тачкой (напомнившей Хокану ту, что он сладил и тащил для Бреннанов). Торговец вывесил на тачку тряпку с какими-то вышитыми словами и расставил ряды банок и склянок.
— Дамы и господа, дамы и господа! — заголосил он. — Лекарство от любой болезни, снадобье от любого недуга. На каждую хворь найдется свое средство, дамы и господа. И все они у меня здесь. Прыщи, парша, папулы? Эта мазь успокоит кожу, устранит самую въедливую сыпь. Катар, кашель, кровохарканье? Этот сироп прочистит ваши дыхательные пути от любой помехи. Жалуетесь на желудок? Кал или кишечник? Водянка, вздутие, ветры? Прошу прощения, дамы. Уж простите за выражения, но плоть мерзка. Галантнее выражаясь, расстроено пищеварение? Вы не поверите, на какие чудеса способны всего две-три капли этого поразительного патентованного препарата. Мгновенное излечение! Слабость, сонливость, скудокровие? Вам уже невмоготу. С вас хватит. Насилу просыпаетесь. Малейший пустяк — тот еще требовательный титанический труд. Любое удовольствие в тягость. Вот. Вот лекарство. В этом флаконе. Омолодитель! Единственный и неповторимый. Кордиал из трав, собранных индейским знахарем, в сочетании с новейшими открытиями европейских химиков. Содержит полезные элементы и важные вещества, передающие свой восстановительный принцип всем гуморам. Жизнь! Почувствуйте, как она возвращается! Сила, стойкость, страсть! А ежели вы и здоровы, милости прошу попробовать мой особый рецепт для дополнительной искры, игривости, идеала!
У тачки собралась небольшая группка. Хокана заворожило. Он годами гадал, как далеко ушла медицинская наука. Открыты ли в анатомии и физиологии новые отношения между органами и их функциями? Доказаны ли теории Лоримера, разошлись ли они по миру? Превзошли ли их новые достижения?
— Костоправы, дамы и господа, уходят в прошлое. Затекшие суставы? Боретесь с болью в бедрах? Чувствуете погоду телом? Магнетизм, — прошептал торговец, извлекая металлический стержень длиной с ладонь. — Один француз придумал, как применять сей оживляющий магнитный цилиндр, чтобы менять направление энергии и превращать боль в благополучие, а упадок — в укрепление. И сделан он из железа — главного и уникального источника всех оздоровляющих веществ.
Это был третий человек науки в жизни Хокана. Истина Лоримера предстала непосредственным ясным ощущением. Рассудок подтверждал ее уже потом, но первым шел чуть ли не физического свойства опыт — как пробуждение от яркого сна. Вторая встреча с наукой произошла благодаря коротковолосому индейцу. И снова доказательство его таланта не оставляло пространства для сомнений. Его понимание человеческого организма и методов его лечения, его надежные зелья и мази, его почти непогрешимый метод пресечения заражений и даже мягкое и заботливое касание придавали ему авторитет, с каким могла потягаться только сила природы. Но этот человек у тачки, со всеми его тониками и магнитами, — глупец и лжец. Это Хокану было ясно так же, как гений двух других.
— Но к чему говорить о железе, когда можно говорить о золоте? Да, золото, дамы и господа. Его хотят все. Все. Но когда мы его найдем (а вы обязательно найдете, да-да, сэр, как есть), как понять, что это и в самом деле золото? А? Не все, что блестит, дамы и господа. Золото дураков повсюду. Чума! Панацея? Вот эта определяющая жидкость. Смотрите, как мифическая многосоставная микстура реагирует на фальшивки.
Хокан развернулся и уехал.
Магазины закрывались, теперь люди собирались в тавернах и гостиницах. Толпы были такими большими — почти не разглядишь, что творится внутри. Музыка оживилась. Кое-где подпевали посетители. У двери салуна или отеля толпы расступались, чтобы проглотить или изрыгнуть напудренных женщин в переливающихся платьях и их сопровождающих в смокингах и цилиндрах. Аромату незнакомых блюд порой удавалось перебить вонь от грязи.
Пока его тяжеловоз волочил мохнатые копыта в трясине, свет тускнел, а вот драки разгорались громче. В этой части города экипажи не проезжали. Наконец пропали уличные фонари, сменившись редкими кострами на обочине. Дома и таверны уже не сияли от люстр — их можно было заметить только по коричневатому проблеску висящих тут и там керосинок. В трепещущей тьме пили, играли, пели и ругались. На не столь далекий грохот выстрелов никто не вел бровью. Никого словно не заботило, что творится за их узким кругом света. Пока Хокан двигался по улице, в освещенных пятнах открывались отдельные сцены: шахтеры с разоренными пылью и поражениями лицами; китайские рабочие курят длинные сладкие трубки; павшие женщины, жалкие в своем соблазне; черные пытаются не попадаться на глаза, наслаждаясь своими скромными удовольствиями; мальчишка согнулся над ящиком, дуя на игральные кости в ладонях; пьяницы превращались в кучи на крыльце, под фургоном, в грязи. В обманчивом сумраке глаз не видел дальше пары метров, но ухо словно пронизывало город до самых далеких слоев смеха и свар. Одна драка показалась такой лютой, что Хокана потянуло в ее направлении. Он слышал крики женщин. Такое он слышал лишь однажды. Кто им поможет? Наконец он добрался до многолюдной толпы вокруг происшествия и посмотрел поверх голов.
Много лет назад, когда он боялся, что объехал весь мир и уже никогда не выберется с огромных равнин, окруженных двумя равно огромными пустынями, ему казалось, что он сходит с ума — помешанный, блуждающий в своей болезни. Головокружительный ужас того времени бледнел в сравнении с тем, что он чувствовал сейчас. Безумие было бы еще хорошим оправданием. Смерть. Вот единственное объяснение, что он мог найти увиденному. Он решил, что когда-то уже умер. И теперь смотрит с другой стороны жизни. Другого ответа он поначалу не знал.
За плоскими тульями, широкими полями, чепцами и высокими прическами Хокан видел у костра гиганта в львиной шкуре, с невидимым под головой зверя лицом, с пистолетом и окровавленным ножом в руках.
У его ног лежали две убитые женщины в залитых кровью платьях. Убийца был выше даже Хокана. Он тяжело дышал. Все наблюдали. Никто не вмешивался. Великан стоял, глядя на них, все еще в напряженном оцепенении после приступа насилия. Лицо терялось в тени капюшона, но на нем наверняка было свирепое выражение. Вдруг появились шериф и два помощника. Загремели выстрелы. Ни в кого не попали. Шериф с помощниками каким-то образом одержали верх. Великана в львиной шкуре поймали и утащили во тьму.
Откуда ни возьмись двое выкатили две ширмы и спрятали женщин из виду. Следом за ними вышел мужчина в ярко-красном костюме и, стоя перед ширмами, обратился к зрителям:
— Мы вернемся в мгновение ока, друзья мои. Не расходитесь. Будем готовы — оглянуться не успеете. Как же Ястреб спасется из такого положения? Предупреждение: зрелище не для слабонервных. Оставайтесь на местах, скоро следующий акт. А пока — обход для пожертвований.
Хокан съежился в седле и мягко коснулся коня. Проезжая за ширмами, он увидел, как женщины, хихикая, переодевают окровавленные платья. Юнец устанавливал высокий деревянный кактус из угловатых досок, окрашенных в зеленый, который на самом деле был синим. Великан сидел на ящике и попивал из фляги. Его львиная шкура — уродливая подделка из крысиных шкур и ваты. Сам он — на ходулях.
Хокан не понимал, что он видел. Но понимал, что он куда известнее, чем даже воображал, и что время не сгладило его историю, а усилило. Единственное утешение — несмотря на непрошенную дурную славу, его никто не узнавал. Он был в безопасности в своем постаревшем теле.
