Макс Брэнд - Джон Кипящий Котелок
Однако старый камешек уже получил хорошую трепку, и вдобавок я прицелился чуть ниже, чем следовало, так что пуля угодила ему, можно сказать, в самое брюхо, отчего он разлетелся на куски.
Я тихонько выругался и в следующее мгновение был несказанно рад, что сделал это вполголоса, так как сзади послышался женский голос:
— Вижу, тринадцать — ваше счастливое число?
Я обернулся, и кто же еще мог быть у меня за спиной, как не Дженни Лэнгхорн? Она смотрела на меня с ухмылкой, морща веснушчатый нос! Странная девушка — ухмылялась как мужчина, а улыбалась как женщина! Но чаще — ухмылялась.
— Вообще-то не хотел его разбивать, — сообщил я.
— Тогда, значит, сделали больше, чем хотели. Так вот где вы упражняетесь в стрельбе?
— Обычно не здесь, мэм. Просто сюда уединился, чтобы кое о чем подумать.
— Дурное это занятие, Джон! — произнесла Дженни шутливо. — Я вот уже давно думать перестала.
— Почему?
— Потому что это ни к чему не приводит, — заявила она. — Если человек начинает над чем-нибудь размышлять, пытаясь докопаться до истины, то вскоре уже готов поверить в любую ложь, лишь бы она была приятной. А все его догадки так и остаются догадками. — Она чуть пришпорила своего пони, а затем согнулась в седле, опустила локоть на переднюю луку и, положив подбородок на тыльную часть ладони, резко сменила тему: — Мне кажется, будто вы невеселы.
— Так и есть, — признался я.
— Наверное, с кем-нибудь подрались?
— Нет, — удивился я.
— Что, со вчерашнего дня ни разу?
— Не понимаю, о чем вы говорите!
— Будет вам! Я уже повидала Оливера Клемента.
Я так и ахнул!
— Поехала узнать, как там его больная нога, но оказалось, что у него еще и отек на подбородке!
Покраснев до корней волос, я пробормотал что-то нечленораздельное.
— Не понимаю, как это мужчины становятся друзьями после того, как один другого вздует!
— Да вовсе его не вздул! — запротестовал я. — Просто мне повезло — он случайно пропустил удар.
Я не то чтобы скромничал, мне ужасно хотелось перевести разговор на что-нибудь другое.
— Да, он рассказал мне, что это был за удар! — опять ухмыльнулась Дженни.
— А что он вам еще рассказал? — встревожился я, проклиная про себя молодого болвана на чем свет стоит. Надо же быть таким ослом, чтобы все разболтать женщине!
— Только о том, как вы его уложили… спать! — ответила она и тут же поспешно поинтересовалась: — А разве еще что-то было?
— Нет-нет, — успокоил ее я. — Конечно не было!
— «Конечно не было»! — передразнила Дженни. И, помолчав, высказалась: — Очень жаль, что вы не прислушались к моему совету.
Я пожал плечами, чувствуя себя в дурацком положении. Но помнил, что сказал в свое время один старый француз: «Никогда не оправдывайся! Друзьям не нужны оправдания, а враги не поверят все равно!» Поэтому не стал ничего объяснять, а принялся судорожно придумывать, как бы наладить дальнейшую беседу, как вдруг Дженни тихо произнесла:
— Я знаю, что вы старались всеми силами уйти от ссоры, и по этой причине искала с вами встречи, чтобы вас поблагодарить. Оливер сказал, что вы хотели помешать ему остаться в дураках, и у вас это почти получилось.
Но знала ли она о готовящейся поездке в Долину Сверчков? Я обеспокоился не на шутку. Судя по всему, Оливер был с ней слишком словоохотлив. Смог ли вовремя остановить поток своего красноречия? Однако Дженни больше ничего не говорила о нашей с ним встрече, и тут я понял, что Клемент проявил еще больше благородства, чем я мог от него ожидать. Он рассказал девушке лишь те моменты, которые представляли его в невыгодном свете. Но ни еловом не обмолвился ни о том, как взял меня на мушку, ни о том, как пощадил, а главное — не стал тревожить ее сообщением о пари, которое я предложил и сам же проиграл! Отзывался он обо мне с восхищением и, по словам Дженни, хотел опять увидеться как можно скорее, чтобы отговорить от затеи, которую я вынашивал.
— Но он так и не объяснил, что у вас за планы! — добавила Дженни не без любопытства.
Несомненно, это был намек на то, что мне надо быть с ней чуточку откровеннее, но я решил, сейчас самое время сжечь за собой мосты — слишком малой была вероятность вернуться из Долины Сверчков живым.
— Клемент хочет, чтобы я остался в Эмити. И надеется, что еще передумаю, — солгал я, искоса проследив за ее реакцией. И с замиранием сердца отметил, что лицо Дженни помрачнело.
— Так вы уезжаете? — проговорила она и с грустью устремила взор поверх моей головы к бледно-голубому небу, по которому на Западе так редко плывут облака.
— Да, уезжаю.
— У вас неприятности? Или вы просто устали от такой жизни?
И тут я сдуру ляпнул то, о чем потом долго жалел! Просто как-то само собой вырвалось:
— Я попал в неловкое положение из-за того, что слишком часто виделся с девушкой, на которой хочет жениться мой друг.
Быть может, другая на ее месте пропустила бы это мимо ушей. Но Дженни Лэнгхорн не позволяла разговаривать с ней намеками. Она любила, когда люди называли вещи своими именами. Слегка порозовев, посмотрела мне прямо в глаза и потребовала:
— Не останавливайтесь на полуслове. Объяснитесь. Я хочу знать!
— Девушка, о которой я говорю, — вы! А мой друг — Питер Грешам.
— Я так и знала, что это из-за него! — вымолвила она с горечью. — Выходит, он вас выгнал?
— Отнюдь, сам так решил! Я его не боюсь. Но это еще не повод, чтобы остаться и погубить себя окончательно.
— Не понимаю, — насторожилась Дженни, — Питер сказал вам, что вы не должны со мной видеться?
— Нет! Это я сам решил, что наши встречи до добра не доведут!
Вот так и выдал себя с потрохами! Наверное, никто еще не изобрел более дурацкий и неуклюжий способ открыть девушке свои чувства, как тот, которым я объяснился Дженни Лэнгхорн в любви. Сгорая от стыда, я с трудом заставил себя поднять на нее глаза. Она сильно покраснела. Не знаю от чего — презрения, гнева или, может быть, по какой-то другой причине, но только я с содроганием стал ждать, что сейчас разразится буря!
Дженни выпрямилась в седле и резко вонзила шпору в бок своей индейской лошадки. Укол заставил малышку сорваться и в несколько скачков преодолеть крутой подъем. У самого гребня девушка поставила кобылу на дыбы, рванув поводья с такой силой, что иной мужчина на ее месте мог бы растянуть себе запястье. И, возвышаясь надо мной на фоне ясного неба, прокричала:
— Разве Питер Грешам имеет право распоряжаться моей жизнью только потому, что возомнил себя здесь хозяином?
И с этими словами скрылась из виду по другую сторону холма.
В одно мгновение я очутился в седле и помчался следом. Дженни наискось летела по склону; за ней градом катились булыжники и тянулся шлейф быстро оседающей пыли.
