Макс Брэнд - Джон Кипящий Котелок
— Я знаю. Видит в тебе достойного и привлекательного мужчину с хорошей репутацией, неплохими доходами и так далее. Еще бы она тебя не ценила!
— Ты рассуждаешь как малое дитя, мой милый Шерберн! А что, если я назову тебе настоящую причину? Все дело именно в том, что из-за Дженни я прикончил тех четверых, и она прекрасно знает, что это сделал я, и никто другой! И нравлюсь я ей лишь тем, что у меня хватило духу разделаться с ними.
— Питер, что ты несешь?! Ты просто свихнулся!
— Ты так считаешь?
— Не улыбайся! Тебе бы не улыбаться, а послать за врачом, чтобы он послушал твой бред!
— Не знаю, зачем я сказал тебе правду о ней, — задумчиво проговорил он. — Впрочем, хуже не будет! Думаешь, я сам не пытался себя убедить, что дело обстоит иначе? Но все доказательства налицо, от них никуда не деться! Она уважает в мужчинах одну лишь силу! И ко мне питает теплые чувства лишь потому, что я силен.
— Ну, во-первых, — возразил я, — откуда ей знать, что это ты убивал ее поклонников?
— А ты спроси в городке, тебе всякий ответит, кто это сделал. Все знают! И всем в Эмити известно, что это были честные поединки!
— Боже мой! Но тогда она должна считать тебя чудовищем, не иначе!
— Она так сказала? — резко спросил он.
— Нет, о тебе мы с ней не говорили, — честно ответил я.
Грешам недоверчиво поднял брови. Что бы я ему ни говорил, если речь шла о девушке, он ко всему относился с подозрением.
— Что ж, очень хорошо! Очень хорошо! — изрек наконец.
Лично я ничего хорошего не видел. Напротив, все было очень плохо. Я с трудом удерживал себя, чтобы не выбежать из комнаты и не убраться куда подальше от этого ненормального. Впервые в жизни так боялся одного человека, даже несмотря на то, что держал в руках кольты, а он был безоружен!
— Все верно, — пробормотал Питер себе под нос, как бы рассуждая вслух. — И все потому, что вы друг друга стоите. Вот в чем дело.
— Грешам, — рассердился я, — ты не только чокнутый, но еще, как вижу, глупец! Если я и не строил на ее счет каких-либо планов, то сейчас ты меня сам к этому подталкиваешь!
— Вот как? Хочешь сказать, что раньше и мысли об этом не допускал? — поинтересовался он с издевкой, невесело улыбаясь. — Ох, не верю!
— А кроме всего прочего, какая я ей, к черту, пара? У тебя глаза-то есть?
— Ах вон ты о чем! Нет, внешность ничего не значит. Я говорю о другом, что важнее. Она проста и бесхитростна. Вот и ты такой же. Она честна. И ты мне кажешься честным. А я? А что же я?!
Он беспомощно вскинул руку и посмотрел на меня в полном отчаянии.
Услышать такое было по крайней мере странно. Подумать только, великий Грешам, некоронованный король Эмити, выходящий к подданным без оружия, признается, что он не честен?!
Меня прошиб холодный пот. Я не осмеливался думать о том, что бы это могло значить, и ухватился за первую мысль, которая, как мне показалось, была спасением: действительно, в этот вечер у Грешама было не в порядке с мозгами.
Внезапно он прекратил ходьбу из угла в угол и спросил меня устрашающим тоном:
— Ответь по совести, Шерберн! Ты хотел бы, чтобы она стала твоей?
— Хорошо, скажу тебе правду. Я не слепой и вижу то же, что видят другие! Лучшей девушки я еще не встречал. Да, хотел бы!
Он закрыл глаза и тяжело вздохнул:
— Превосходно! Нам лучше играть в открытую. Я рад, что мои догадки подтвердились!
— Догадки?! — воскликнул я с иронией.
— И то правда, — признался он, — я знал наверняка. Видишь ли, за тобой кое-кто приглядывал, поскольку с момента нашей первой встречи я понимал, что к тебе нужно особое внимание.
— Не иначе как Доктор? — охватило меня негодование.
— На этот вопрос я, конечно, отвечать не стану. Если у тебя есть какие-то подозрения, проверять их придется самому. Но неужели ты думаешь, что я вот так запросто доверил бы мой отель незнакомцу, оставив тебя совсем без присмотра?
Это был сокрушительный удар! Вот только что я говорил себе, что мой кумир — этот полубог, Питер Грешам — с невероятной проницательностью разглядел, что, несмотря на все мои недостатки, в моей груди бьется честное сердце! От этого был готов возлюбить весь белый свет, чуть лучше отнестись ко всему роду человеческому, включая себя самого. Но теперь выяснилось, что Грешам лишь делал вид, будто предоставил мне полную свободу. В реальности же он все время держал меня на поводу и до сих пор просто не давал мне почувствовать, где конец веревки, к которой я привязан.
— Досадно это слышать, — сказал я. — По правде говоря, как-то это гадко, Грешам. Думаю, на сегодня нам лучше прекратить этот разговор, с меня довольно! Прикажешь сию минуту собираться в дорогу?
Питер повернулся лицом к окну, но я видел, что он борется с собой.
— Нет, тогда она поймет, что это я тебя отослал, — ответил он. — Решит, что я был в более выгодном положении, и…
— Черт возьми, Грешам! — заорал я. — Ты говоришь так, будто мы с ней жених и невеста!
Он покачал головой:
— Нет, оставайся, поглядим, что из этого выйдет. Надеюсь, мы сумеем решить вопрос полюбовно. Останешься?
И тут я понял, что мне подвернулась отличная возможность порвать с Грешамом, без всяких объяснений уехать от него в Долину Сверчков, в лапы к Красному Коршуну, да хоть к самому дьяволу!
— Еще подумаю, — произнес я. — Но сейчас, наверное, мне лучше всего убраться и забыть дорогу обратно!
— Оставив ее здесь? — удивился Грешам с сомнением в голосе. — Надолго ли тебя хватит?
Глава 27
СПАСИТЕЛЬНОЕ ПАДЕНИЕ
Мне нужно было многое обдумать — столько, что не хватило бы дня или даже целого месяца. Конем я уже успел обзавестись. Это был пегий дьявол с горбатым носом, мерзким характером и собственным мнением насчет того, как нужно вести себя под седлом. Пытаясь с ним совладать, я пришел к выводу, что он был послан мне в наказание за мое упрямство. К тому моменту, как пегий промчал меня бешеными скачками из одного конца городка в другой и обратно, а затем понесся в горы, я уже не понимал, в какую сторону еду, но все же был счастлив хоть ненадолго убраться из Эмити.
Когда тошнота от тряски отступила и я немного пришел в себя, то увидел, что нахожусь у маленькой лощины, а Эмити светлым пятнышком виднеется за холмами позади. Я соскочил на землю, скинул поводья с этой бестии, присел под деревом и от нечего делать вытащил кольт из кобуры.
Большинство из нас лучше соображает, когда вертит что-нибудь в руках. Не знаю, как вы, но я — точно. И ничто меня так не успокаивает, как знакомое ощущение рукоятки старого кольта, уютно спрятавшейся в ладони. В стороне я приметил большой булыжник, фунтов этак в десять, и принялся в него постреливать, целясь в самый верх, так что каждый раз перекатывал его с боку на бок, словно тюк сена. И сам не заметил, как разрядил в него оба револьвера, после чего загнал в барабаны новую дюжину патронов, чтобы еще пострелять.
