Макс Брэнд - Джон Кипящий Котелок
Я благословлял моего мустанга, благословлял тот страшный спуск и жалел лишь о том, что он не был вдвойне длиннее и круче. По-моему, в эту минуту мы с Дженни были как никогда близки, и от этого у меня кружилась голова, словно я стоял на вершине высокой горы.
Глава 28
МЕШОК ЗОЛОТА
К исходу этого дня я не совершил ничего выдающегося, не сделал ничего определенного, что можно было бы описать словами. Однако у меня было такое чувство, будто я проделал долгий-долгий путь, пересек пустыню, поднялся в горы, и теперь моему взору открылась заветная земля. И хотя я еще не ступил на нее, но стоял у самой ее границы.
Дженни тоже вроде бы ничего особенного не делала и ничего не говорила, но с нею произошла перемена столь же явная, сколь очевидна разница между осенью и весной. От нее словно веяло тонким, едва уловимым благоуханием, от которого мое сердце гулко стучало в груди, как бьется якорь о борт судна в сильный шторм.
Рана на моем плече оказалась такой глубокой, что, перевязывая меня, Дженни то и дело тихонько ахала, и я едва ли не жалел, что при падении рука не оторвалась совсем.
Однако день клонился к вечеру, мне было пора уезжать.
Я забрался на пегого, помахал Дженни рукой и отправился обратно в Эмити, про себя поклявшись, что отныне мой мустанг ни в чем не будет знать отказа до самой смерти, которую встретит в теплой конюшне, ибо сегодня он оказал мне неоценимую услугу. Если бы пегий удержался на ногах и благополучно принес меня к цели, Дженни, наверное, только лишь посмеялась бы над моей сентиментальностью.
Когда я проезжал по долинам, покрытым весенними цветами, чей аромат наполнил меня неизъяснимой грустью, вдруг вспомнил те ужасные вещи, которые говорил о Дженни Питер Грешам, а именно, что она, мол, ценит в людях одну только силу. И меня это расстроило, поскольку внезапно я увидел, что сегодняшняя благосклонность моей прекрасной леди могла объясняться лишь тем, что ради нее я проявил чудеса безрассудства, отважно бросившись под откос. Впрочем, если бы этот вывод был верен, то в каком-то смысле он все равно служил бы подтверждением ее симпатий ко мне.
На обратном пути я ненадолго задержался у подножия того самого склона. В лучах заката он был страшен. Неровная вершина холма косматой головой темнела на фоне огненного неба, и было удивительно, как я мог скатиться с него, не переломав себе все кости. В самом деле, было бы странно, если бы Дженни Лэнгхорн не поразилась моей отчаянной храбрости, граничащей с безумием.
Когда я наконец добрался до Эмити, в голове у меня был такой кавардак, а на сердце так неспокойно, что мне не захотелось ехать по главной улице, стал плутать по каким-то закоулкам. Затем, когда проезжал мимо закусочной Билли Марвина, вдруг раздумал возвращаться в отель. Я не был готов снова играть роль пьяницы с неутолимой жаждой, а главное — меня пугала возможная встреча с Грешамом. Он ведь непременно спросил бы, остаюсь я или нет.
Поэтому заглянул к старине Билли, поужинал там и потом долго сидел за столиком, а когда собрался выходить, было уже десять вечера. Я пошел пешком, так как несколько раньше мальчишка отвел моего жеребца в конюшню Грешама.
Если бы в этот день не произошло столько невероятных событий, я подошел бы к отелю, как обычно, с парадного входа и через три минуты был бы в казино, расхаживая между столиками с суровым видом. Но сегодня, да еще в столь поздний час, мне почему-то все хотелось делать по-другому. Поэтому подошел к ограде напротив задней стены здания и стал подыскивать ключ к замку, висевшему на калитке.
Здесь я должен кое-что объяснить. Когда Грешам строил отель, он отвел лично для себя небольшой садик, окружив его десятифутовой глинобитной стеной с красным черепичным коньком. Здесь росла пара раскидистых смоковниц, была аккуратная лужайка, и знойными летними вечерами бил фонтан, разбрызгивая живительную влагу. В разгар лета лучшего местечка в Эмити было не найти.
Назначив меня управляющим, Грешам вручил мне связку ключей, среди которых были и к замку на воротах перед садиком, и к двери с задней стороны отеля. Однако до сих пор я ни разу ими не воспользовался, чувствуя, что это прерогатива хозяина. Но в тот вечер, желая скрыться от посторонних глаз, вспомнил, что можно проникнуть внутрь с черного хода и подняться в комнату незамеченным по запасной лестнице.
Между тем с середины дня на город надвигалась песчаная буря. На севере горизонт был затянут грязноватой дымкой. Выходя из закусочной, я услышал где-то вдалеке нарастающий вой, а в тот самый момент, когда оказался у ворот заднего двора, буря налетела на город.
Послышалось хлопанье ставен, орудийной канонадой загрохотали двери — сначала в дальнем конце переулка, потом все ближе и ближе, затем меня ударила и окутала вихрем горячая воздушная лавина.
Песка пока что было немного, его основная масса еще оставалась далеко позади, в самом сердце бури. Воздух наполняла лишь мелкая пыль, которая, если сделать вздох, не заслонившись от ветра, обжигала легкие, точно сноп искр.
Меня отбросило в сторону, но я снова нагнулся к замочной скважине и, с трудом вставив в нее ключ, отворил комнату. Шагнув внутрь, прикрыл ее за собой и уже хотел было запереть, как вдруг заметил, что неподалеку через садик движется темный силуэт.
Если бы я увидел эту тень, когда стоял снаружи, то не раздумывая бросился бы наутек. Но теперь уже не мог спастись бегством, поэтому пригляделся как следует. Из окна на втором этаже, где находилась одна из комнат казино, сквозь задернутые шторы пробивался слабый свет. Но и такого освещения было достаточно, чтобы различить все предметы во дворе, даже несмотря на то, что теперь тут висела завеса пыли. В полумраке странное существо, напоминавшее человека, исполняло нечто вроде шаманского танца, медленно раскачиваясь, делая какие-то короткие движения руками.
Я смотрел на него как зачарованный. Дважды набирался мужества, чтобы позвать на помощь, и дважды решал, что лучше затаиться и не вмешиваться в дела потустороннего мира. Внезапно танец прекратился, а темная фигура словно провалилась сквозь землю. Нет, я разглядел ее вновь — она опустилась на колени, а через некоторое время встала и направилась к дому. Я уже подумал, что сейчас привидение пройдет сквозь стену, но вдруг открылась дверь, ключи от которой были только у меня и у Питера, и показалась полоска света.
Можете себе представить, какой это был удар! Но еще ужаснее было то, что в тускло освещенном дверном проеме я различил очертания самого Грешама.
Я был потрясен до глубины души. Грешам был не тем человеком, который станет без нужды в бурю выходить на улицу, и уж тем более пускаться в сумасшедший пляс во дворе!
