Вдали (СИ) - Диас Эрнан Эрнан

Он вынул деньги из ведра, пересчитал и спрятал в карман.

Своего осла Хокан не видел с тех пор, как попался, но посадили его на его же коня. Оказалось, жеребец, которого он забрал, был дорог родным одной из жертв, и за него причиталась дополнительная награда: мертвый, живой, с конем — одно дороже другого.

— За коня поделите между собой, — сказал шериф помощникам, уговаривая их этапировать пленника через границу штата.

Поскольку его руки привязали к луке седла и он был на грани обморока, за ним почти не приглядывали. На бесконечном просторе бежать некуда, и по большей части Хокана, заведомо слишком ослабшего и измученного, чтобы на что-то отважиться, оставляли в покое. Порой — редко — в черноте внутри него пульсировало что-то наподобие мысли. Главным образом он надеялся — если эту глухую дрожь во тьме можно считать надеждой, — что Лайнус решит, будто после их расставания Хокан вернулся в Швецию. Или считает его погибшим. Не считая этих расплывчатых иллюзий, он лишь отдаленно осознавал боль в груди и то, что вновь вернулся на выпуклые равнины. Но провал в бесчувствие объяснялся не только искалеченным рассудком и избитым телом. Каждый вечер, с большим риском для них обоих, Аса давал ему пару капель снадобья. Еще никогда в жизни ему не оказывали подобной милости.

Внутри него время застыло, но мир снаружи словно бы на огромной скорости двигался, рвался и развеивался в ничто, будто мчащиеся облака. Лишь хрупкая связь оставалась между его внутренним вакуумом и периодически хлопавшими вокруг обрывками реальности — проблесками понимания (это — его тело, это — не его, эта рука могла коснуться той, эта рука не могла коснуться солнца).

О большей части того, что происходило в те дни, он услышал потом.

Они достигли города. Хокана провели по главной улице всем напоказ.

— Внимание-внимание! — объявил шериф. — Убийца братьев! Спешите видеть зверя! Изловил собственноручно! Словно отважный Ванея, сразивший великана и льва. Подходите, дамы и господа! Только взгляните! Да в нем не меньше пяти локтей, прямо как в египетском великане. И свиреп, аки лев в снежном рве [10].

Они остановились перед таверной. Шериф достал тот самый плакат, что Хокан видел в шорницкой.

— Вот именно! Заприметил его у Уинтропс-Крика. Подкрался. Гремели выстрелы. Мы разрядили все ружья. У него был нож, но я метнул ему в глаза песок и обезоружил его. А затем одолел в рукопашной схватке. Взгляните! Воистину зверь! Я чуть было не погиб, но если он велик, то я — хитер. Как царь Израиля супротив великана-филистимлянина! Но я, в отличие от Давида, не отрубил Голиафу голову, потому что ее требуют братья. Да, мы везем его в Иллинойс, где его предадут честному суду и повесят. А вот это ведро — пожертвования братству на виселицу. Кто хочет поучаствовать? Помогите отправить грешника в озеро, огненное и серное [11]. Пожертвования? Скормим его червю, что не умирает [12]. Проследим, чтобы это чудовище больше не творило насилия на земле, где мы ходим, в воздухе, которым мы дышим, пред ликом небес, что нас укрывают. Братству на эшафот? Подходи, не стесняйся!

Он забрал деньги, свернул плакат и увел помощников и пленника из города.

В прерии почти не говорили. Когда Хокан отказался есть, шериф сказал, что будет проклят, если станет переводить еду на зверя, который все равно наверняка питается объедками да мусором. Хокан просто сидел, отрешенный, с пустыми глазами, а после каждой трапезы ему на колени валили остатки, к неутомимому веселью Джозайи.

После нескольких дней пути, когда на горизонте замаячил очередной городок, шериф велел отряду спешиться и держать Хокана покрепче — излишняя предосторожность, учитывая его рыхлую неподвижность. Он взвесил в руке несколько камней и наконец нашел тот, что смог плотно обхватить кулаком. Потом сплюнул, взглянул на Хокана и замахнулся что есть мочи. Скула лопнула, как слива. Кровь в ране помедлила, но потом хлынула.

— Но что? Эй! — Вот и все, что смог вымолвить Аса, отшатнувшись от удивления и отвращения.

— А что? — ледяным тоном спросил шериф.

Они снова сели на коней и въехали в город, где шериф снова выставлял Хокана напоказ и похвалялся, что собственноручно поймал коварнейшего из нефилимов, хотя демон кинулся на него, как лев, алчущий добычи и рыкающий [13]. На сей раз в подтверждение его доблести и силы у Хокана был свежий шрам. Шериф напоминал о нем, выпрашивая пожертвования.

Перед уходом, в последнем квартале короткой улицы, шериф заметил небольшую лавку. В витрине поблескивали самоцветы всех цветов и жемчуг всех размеров в золотых и серебряных ожерельях, часах, кольцах, брошках, кулонах, карманных пистолетах, заколках для галстуков, ремешках и портсигарах. Такая маленькая, лавка и сама напоминала шкатулку с драгоценностями — сияющий мирок, каким можно только любоваться, но войти в него — никогда. И все-таки шериф скомандовал остановиться, спешился, поправил одежду, тайком оглядываясь, нет ли поблизости прохожих, и зашел в ювелирный магазин.

Его люди долго ждали на солнце.

Наконец он вышел с самодовольной улыбкой и золотой цепочкой для часов, болтавшейся из петлицы в жилете и нырявшей в кармашек.

На равнине он достал деньги из кошеля, спрятанного глубокого за пазухой, и кликнул помощников.

— Вот, ребятки. Закуска перед настоящей наградой.

Джозайя взял деньги с робкой жадностью, рассыпаясь в благодарностях. Аса отказался вежливым, но почти невидимым жестом, и отвернулся раньше, чем шериф успел высвободить гнев, собиравшийся у него на лице. После этого Аса и шериф не разговаривали. Джозайя и его начальник тем временем сближались — первый простирался в самом низком и раболепном подобострастии перед вторым.

Они продолжали путь через равнины. Хокан по-прежнему отказывался есть, соглашаясь, несмотря на мягкие уговоры Асы, только на воду. Через несколько дней, в очередном городке, шериф снова выставил Хокана рядом с плакатом и подробно расписал его поимку. Теперь он при своем невероятном героизме сумел одолеть не только Бегемота, но и несколько законов природы в придачу. Народ щедро жертвовал.

Хокана, слишком ослабевшего, чтобы держаться в седле, пришлось привязать к коню. Он не ел. Его даже перестали дразнить объедками. Если бы шериф не делал крюки в два последних городка, они бы уже прибыли к братству в Иллинойс. Когда шериф объявил, что они направляются в город, лежавший в противоположном направлении, Аса наконец подал голос.

— Это грех — казнить такую тварь без назидания остальным, — объяснил шериф. — Прежде чем его сбыть, я хочу просветить всех в городах от нас до братства.

— И заодно нагреться.

— Следи за языком, мерзавец.

— Он умрет.

— Конечно.

— Раньше, чем мы его доставим.

— Я его охраняю.

— Нет. От голода.

— Ха!

— Он не дотянет. Сам посмотри.

Шериф был не из тех, кто терпит чужие приказы, поэтому к кулю, лежащему на земле, он повернулся вопреки себе. И, опять-таки вопреки себе, внял словам Асы. Он усадил Хокана и сунул ему в лицо ложку с остатками кукурузной каши.

— Вставай, вонючий мешок грехов! Жри! — визжал он, раскрывая Хокану рот и впихивая кашу, что так и оставалась лежать непроглоченной. — Жри, смрадное дьявольское отродье!

Хокан, запачканный едой, будто не чувствовал, как его хлещут по лицу.

— Хватит, — вмешался Аса.

Шериф не соизволил ответить. Просто твердо ткнул пальцем Асе в грудь и сурово полыхнул глазами. Джозайя ошарашенно отступил на пару шагов и наблюдал со стороны. Бормоча себе под нос, шериф подошел к коню, пошарил в седельной сумке и вернулся с жестяным ящиком Хокана, достал оттуда скальпель. Наклонился с ложкой в одной руке и скальпелем — в другой.

— Буду резать за каждую несъеденную ложку.