Вдали (СИ) - Диас Эрнан Эрнан
— Нам не нужны неприятности, — сказал один дрожащим голосом.
— О чем ты? Он же герой! — отозвался кто-то уверенней. — Там могли быть наши дочери!
Последовал горячий, но тихий спор. Хокан уставился в землю. Голый и грязный. Не смея поднять глаз, он развернул коня, коснулся его и, с ослом на привязи, тронулся кентером прочь. Немного погодя его нагнал небольшой отряд. Все остановились. Горящее лицо Хокана так и не поднималось. Они оставили возле его коня несколько мешков с припасами, поблагодарили за то, что избавил от злодеев, пожелали удачи и вернулись к своим семьям.
14
Он научился укладывать коня и осла. Начинал словно с объятий, щекой к шее животного. Затем подгибал его передние колени своей ногой, одновременно надавив всем весом. Сперва было сопротивление, но со временем животные поняли, что после объятий и легкого давления должны лечь на бок и ждать, пока Хокан не встанет. Так он проделывал каждый раз, когда замечал кого-нибудь на окоеме. Если бы Хокана с животными и увидели, далекие путники приняли бы исчезнувшие силуэты за мираж. Но путников не было — подвижные тени, что почти каждый день виделись вдали, и сами оказывались иллюзиями. Имея целью удалиться от тропы и холода, он многие дни шел на юг. Не видел ни поселений, ни троп, нигде не было признаков трапперов, старателей или индейцев. Неделями единственным признаком человека в поле зрения оставались его же конечности и его же тень. Плоские равнины не допускали засад или сюрпризов. Казалось, в ледяном воздухе звуки разносятся дальше, и если что-то ускользало от его глаз, то быстро достигало ушей. Его одиночество на безбрежных прериях было абсолютным. И все же он чувствовал себя загнанным в угол. Малейшее движение на горизонте, слабейший шорох в кустах обрушивали его с животными вповалку. Они притихали, с ушами у земли и песком в ноздрях. Хокан отмерял время по пульсу артерии под живой кожей на шее коня. Только по меньшей мере через сотню ударов (вдвое больше, если угроза представлялась серьезной) он приподнимался, и затем они втроем вставали и продолжали шествие.
Так велик был страх встретиться с теми, кто знает о нем и его деяниях, что вдобавок к иллюзорным теням, отправлявшим его с животными на землю, он стал замечать на каждом шагу признаки человека. Сломанные сучья (а в полынной степи хватало сломанных сучьев) указывали ему на то, что здесь проезжал конный; уложенные в особом порядке камни (а он видел особый порядок во всем) обозначали кострище, чей пепел разнес ветер; бледная прогалина на земле (а прогалины полосовали равнины во всех направлениях) принималась за тропинку; протоптанный круг в траве (а природа рисовала круги на каждом шагу) говорил, что здесь, внутри кольца, фургонов пасся скот. Несколько раз на дню он спешивался и собирал сухой навоз, чтобы убедиться, что тот не лошадиный — а если лошадиный, то насколько давний. Он искал в падали и побелевших костях признаки того, что убийство совершено человеком. Каких только человеческих ароматов не навевал воздух, прежде казавшийся лишенным запаха: от кукурузного хлеба до пороха. Целые армии либо только что вышли из его круга действительности, либо готовились в него вторгнуться. С наступлением холодов земля твердела, и вместо мшистой приглушенной поступи, к которой привык Хокан, цокот приобрел деревянный резонанс. Он сделал из брезента восемь мешков, набил сухой травой и старой ветошью, обул копыта коня и осла и привязал горловины к их лодыжкам. Эти башмаки делали шаги неслышными, придавая странствию невесомость невоплощенной идеи. Сам Хокан по большей части ехал боком, ухом вперед, выслушивая других странников в беззвучном просторе. Когда-то равнины казались непостижимыми в своем голом единообразии, затем — кладезем знания, а теперь — зашифрованной поверхностью, полнящейся тайными посланиями, которые указывали лишь на одно: присутствие других — людей, что увидят насквозь его больное, гнойное нутро. Они вечно были у самой кромки горизонта. Как и зима.
Избегая дальнейших встреч с последними отстающими на тропе и в поисках погоды потеплее, Хокан двинулся на юг — всегда с легким уклоном на восток. Зима была огромной волной — нарастала вдали, поднималась над равнинами, готовая обрушиться и смыть крошечного всадника в вихре тьмы и льда. Его уже нагнала тень этой массивной волны. Дни становились короче. Солнце растеряло прежнюю власть. Бурая трава хрустела от инея. Хворост не давался огниву. Под стеклянной паутиной плескала вода. Скудела дичь. Пришлось экономить припасы. Он перепробовал разные растения, мучаясь животом, пока наконец не нашел сочный стебель, который толок рукояткой ножа в горько-сладкую, солоноватую мякоть, напоминавшую лакрицу, что мать с великой важностью дарила ему трижды в жизни — а он делал вид, что ему нравится. Недолгое время он питался сверчками, но с заморозками и они поредели в числе, а после пропали окончательно.
У него было всего несколько одеял, чтобы закутаться поверх сшитого индейцами наряда, и вскоре шкуры стали не менее ценными, чем мясо. Большая часть зверей мигрировала на юг или впала в спячку, но по округе еще бродили кое-какие собаки, грызуны и кошки с глазами, выпуклыми от голода и отчаяния. Так он поймал в западню своих первых барсуков и крыс. Раздавленных тяжелым камнем в мешанину шерсти и мяса зверей поменьше — основную часть его улова — было трудно свежевать и невозможно есть. Однажды, выбросив особенно пострадавшего кролика, он вспомнил об отцовском клее. Несколько раз в году отец собирал дохлятину (большей частью мышей и зайцев, наловленных в силки вокруг дома, хотя однажды нашел в лесу гниющую тушу оленя), скоблил их шкуры и пару дней варил эту стружку вместе с костями, хвостами и связками, вливая как можно меньше воды, пока не получал вязкий сироп, напоминавший резину. Затем он вылавливал оттуда кости и пользовался этой пастой для мелкой починки. Однажды, особенно довольный результатом, он на спор предложил Лайнусу разделить две склеенные его варевом доски. Лайнус — гордый, что с ним обращаются как со взрослым, а главное, рвавшийся показать силу, — схватил доски и без видимых усилий разодрал. Да так быстро, что не успел даже выдохнуть воздух, набранный полной грудью. Опомнившись, Лайнус гордо улыбнулся, но тут увидел лицо отца. Тот велел мальчикам прибраться, развернулся и ушел. Может, клей не годился для дерева, но Хокан решил ловить на него мелкую дичь. Главным препятствием для создания пасты было то, что все это время придется поддерживать огонь, — и препятствием не столько из-за скудных запасов хвороста и сильного ветра, сколько из-за растущих шансов быть замеченным. Собрав за следующие дни топливо, он сообразил ширму из одеял и брезента, скрывавших свечение в ночи и заодно защищавших огонь от ветра. Проварив ошметки и огрызки измельченной добычи почти два дня, он вылил клей на промасленную ткань, а в качестве приманки положил галету. Первая жертва — суслик — сумела спастись. Второй суслик тоже вырвался из липкой ловушки, но Хокан успел раскроить ему голову одним ударом. Большинство зверей, хотя и застигнутые врасплох внезапной вязкостью под ногами, все-таки скрывались с галетой. Хоть и разочарованный, с каждым поражением Хокан чувствовал себя ближе к отцу. Впрочем, со временем благодаря западням с тяжелым камнем и клею (остывая, он превращался в янтарный монолит, который можно было растопить и применять вновь и вновь) он наловил прилично луговых собачек, хорьков, ласок, барсуков, крыс, зайцев и даже небольших псов.
Он решил шить шубу из шкур. Благодаря множеству препарирований под началом Лоримера из него вышел настоящий скорняк. Всего несколько надрезов — и мех чуть ли не сам соскальзывал с остова, словно был подбит шелком, а плоть сделана из воска. Иногда пустая шкурка получалась почти нетронутой, создавая впечатление, будто тушка внутри нее просто растаяла и испарилась. Свежуя добычу, он отскабливал шкуры от остатков мяса и жира и растягивал для просушки на седельных сумках коня и крупе осла. Вспомнив индианок, дубивших бизоньи шкуры, пока их мужья напивались в лежку, Хокан втирал в жесткие меха мозги свежепойманных животных, чтобы их размягчить. Многие мозги были мелкими, так что он толок их с водой. В засуху обнаружилось, что моча дает еще лучший результат.
