Томас Берджер - Маленький Большой Человек
Я счел за благо опрокинуть чашку себе в рот потому, как почувствовал, что иначе оболью скатерть.
– Она сбежала…- прошептал я, обмерев.
На что мисс Элизабет Уэмсли зашлась трескучим смехом. Звук был такой, как будто рвали шелковую шаль.
– Ну, что вы, мой дорогой мистер Крэбб! Ни в коем разе! Наша милая Амелия выходит замуж, вот что! Увы! У нас не было никакой возможности изыскать способ оповестить вас. Не имея ни вашего почтового адреса, ни каких-либо других координат, чтобы отыскать вас среди этих ваших бескрайних пустынь и неприступных гор…
– За кого? – спрашиваю. И думаю, что будь я где-то в другом месте, а не в этом душном салоне, где стоял затхлый запах засушенных цветов, то далее с моей стороны последовали бы яростные проклятия в адрес этого негодяя и угрозы убить подлеца. Мне просто и в голову не пришло, что на Амелии и впрямь может кто-нибудь жениться, или хотя бы пообещать… кроме какой-нибудь шушеры вонючей, конечно. Видите ли хоть я тут и поминаю то и дело, что она поднабралась хороших манер, но в глубине души-то я никогда не забывал, что вытащил ее из грязи, и не сомневался, что стоит предоставить ее самой себе, как она тут же скатится в ту же грязь.
Но тут мисс Уэмсли и говорит:
– При всей присущей нам скромности, мистер Крэбб, я право полагаю, что в данном случае нам позволительно бы было выразить глубокое удовлетворение выбором Амелии. Воспитанницы Академии Уэмсли – хозяйки лучших домов Новой Англии, и неудивительно…
– За кого?! – повторяю, потому что никак не возьму в толк, что она не для того тянет, чтобы смягчить удар, а для пущего эффекта.
И, клянусь, тут она называет имя сенатора штата и сообщает, что это его сын, молодой адвокат в Канзас-сити, которого мисс Уэмсли наняла представлять интересы Академии по делу о неуплате за обучение,- тут она бросает на меня многозначительный взгляд,- по каковой причине он и появляется в Академии, встречает Амелию и «сердце его,- как сказала моя собеседница,- пронзает стрела Купидона». Всю зиму он, как водится, ухаживает за ней, а свадьба назначена на май. Потому мисс Уэмсли и беспокоится об уплате – ведь ее семестр заканчивается в июне. А денег, что я заплатил прошлой осенью, хватило только на первое полугодие, и, начиная с семьдесят второго года мисс Уэмсли вынуждена содержать Амелию в кредит, хотя в кредитоспособности такого известного исследователя и путешественника как я, она ни разу не позволила себе усомниться.
Я незамедлительно выкладываю кругленькую сумму. Мне было стыдно за свои скоропалительные и превратные выводы на счет Амелии, но от такого головокружительного взлета малышки у меня буквально закружилась голова. Конечно, я мечтал о том, чтобы со временем устроить ей достойную партию, но чтобы так вдруг… да тут любой ошалеет.
Как только эта старая наседка получила денежки, она тут же их убрала и выпорхнула в предпокой, чтобы послать за Амелией, у которой как раз был урок то ли кройки, то ли шитья, то ли ещё чего-то такого. Войдя, племянница чмокнула меня в щеку, только что вышедшую из-под рук брадобрея, и я порадовался своей предусмотрительности. Потому как, если чье прикосновение и могло напомнить мне о миссис Пендрейк, так это прикосновение Амелии. И это при всём при том, что мисс Уэмсли обряжала своих девиц в длинные и глухие убогие платья мышиного цвета. И никаких румян, пудры или там украшений. Так что почти все воспитанницы, что встречались мне по дороге, отличались друг от друга не больше, чем мыши одного помёта.
Все – но только не Амелия. В тех же стеснённых обстоятельствах она умудрялась выглядеть королевой.
Она присела рядышком со мной на диван, скромно сложив руки перед собой, грациозно наклонила голову и сказала:
– Надеюсь, ваше путешествие оказалось плодотворным.
– Мисс Уэмсли,- говорю я ей,- только что мне сообщила, что ты выходишь замуж.
В ее глазах на мгновение вспыхнул бесовской огонек, и я тут же добавил:
– Я совсем не возражаю. Полагаю, что ты выходишь по любви.
Поначалу Амелия скромно потупила взор, как ее и учили, не скрывая, однако, торжества, но потом вдруг посмотрела на меня спокойно и прямо, не цинично, а по-деловому. И отбросив свой прежний надменный светский тон, говорит мне:
– Ты что, и в самом деле верил, что я тебе родная племянница? Потому ведь как, сам понимаешь, если да, то у меня, честно говоря, будет скверно на душе.
Сами знаете, можно прожить полжизни и ни разу так и не столкнуться с подобными вопросами людского бытия. Если все называть своими именами, то от полной определенности человеку станет только хуже. К примеру, знавал я горьких пьяниц, что протянули долгие годы единственно потому, что сами себе никак не признавались, что окончательно спились. Вы, небось, ещё тогда в самом начале, когда я только связался с Амелией, решили, что я и впрямь поверил в наше кровное родство, хотя доказательства-то были очень хлипкие, потому как девчонка в ее положении наплетет клиенту с три короба, лишь бы он был доволен, а еще, небось, подумали, что.прикидываться моей племянницей, занятие уж явно попроще, чем то, от которого я ее отвадил.
И не то чтобы я всего этого не понимал. Но, послушайте, чёрт побери, я прожил такую жизнь, что все же заработал себе право выбирать, кто мне родственник, а кто – нет. Всякий раз, как у меня складывалась какая-никакая, а настоящая семья, от неё меня отрывало какое-нибудь несчастье. И я постепенно свыкся с мыслью, что настоящих родственников мне иметь не суждено, и когда малышка Амелия стала набиваться мне в племянницы, я тут же решил, что так тому и быть, и не она, а это я должен благодарить судьбу, и это мне, а не ей повезло…
– Я ведь знала,- говорит она,- что тебе, как и мне, это нравится, но теперь у меня появился хороший шанс выбиться в люди, и кто его знает, когда ещё такой подвернётся? – Тут она берёт меня за руку и говорит,- Ей-Богу, мне бы очень хотелось, чтобы ты был у меня посажённым отцом. Понимаешь, мать моя сбежала, когда мне и двенадцати не было, с каким-то бродячим торговцем, а отец допился до белой горячки и через пару лет после того умер. Было это в Сент-Джозефе. И тогда я поплыла по течению. Ну, то есть, села на корабль. А один парень – он ходил в заведение Долли – бывало мне рассказывал про мормонов – вот откуда я знаю, как они живут.
Она улыбнулась – поверители, ей каким-то непостижимым образом удалось сохранить простодушную невинность улыбки.
Так вот, сэр, примирившись с тем, что мне суждено вскоре лишиться общества моей «племянницы», я почувствовал себя несчастным и одиноким, но то, что я коренным образом изменил ее судьбу, возвратило мне душевное равновесие и я испытал едва ли не блаженство. Если уж мне не дано выбиться в люди, то хоть в этом случае я сумел устроить, если можно так сказать, благополучие ближнему. А о чем ещё остается мечтать?
