Алистер Маклин - Ущелье Разбитого Сердца
— Ничего нового, сэр.
С минуту Клермонт задумчиво постукивал пальцами по столу рядом с чашкой кофе. Потом громко сказал:
— Убирайте аппаратуру, мы отправляемся. Майор, будьте добры…
Договорить он не успел, потому что в вагон ввалился Генри. Он был бледен. Его глаза казались темными от ужаса.
— Господин полковник!
— Черт возьми, Генри, в чем дело?!
— Он там лежит… мертвый! Я имею в виду доктора Молине!
— Доктор Молине умер? Вы уверены? Может быть, он просто крепко спит? Вы пробовали его разбудить?
Генри кивнул. Его начинало трясти. Он показал неверной рукой в окно.
— Он холодный, как этот снег.
О'Брейн стремительно пошел во второй вагон. Генри понемногу приходил в себя.
— Похоже, он умер тихо, во сне.
Клермонт поднялся и зашагал взад-вперед по узкому пространству между двумя столами.
— В самом расцвете сил… — отчетливо произнес отец Пибоди. Он молился.
Когда О'Брейн вернулся, его лицо было серьезным.
— Похоже на сердечный приступ. Судя по лицу, он даже не успел понять, что умирает.
В наступившей тишине резко и очень трезво прозвучал голос Дикина:
— А нельзя ли мне взглянуть на труп?
Все повернулись к нему. Взгляд полковника был полон холодной враждебности.
— Зачем вам это понадобилось?
— Чтобы установить причину смерти, — безразличным тоном ответил Дикин. — Я же преподавал на медицинском факультете.
— Вы получили квалификацию врача?
— Да. Но сейчас меня ее лишили.
— Иначе и быть не могло.
— Спешу заметить, это произошло не из-за моей некомпетентности, а… скажем так — за другие провинности.
Полковник Клермонт привык смотреть на вещи реально и не мог не признать правоту этого человека, какие бы чувства к нему он не испытывал.
— В конце концов, почему бы не разрешить? Проводите его, Генри!
Когда Дикин и Генри вышли, воцарилось молчание. Никто не нарушил его даже после появления Генри с кофейником свежего кофе. Но стоило Дикину открыть дверь, как Клермонт тут же спросил:
— Ну, что скажете? Сердце, не так ли?
— Нам повезло, что с нами едет представитель закона, — ни на кого не взглянув, ответил Дикин. Он подошел к раковине, пустил тоненькую струю воды и очень по-докторски принялся мыть руки.
— Что вы хотите этим сказать? — губернатор Ферчайлд напоминал теперь большую встревоженную птицу.
— Кто-то оглушил Молине, вынул из саквояжа с его медицинскими инструментами хирургический зонд, ввел его в межреберное пространство под левым соском и пронзил сердце. Полагаю, смерть наступила мгновенно. — Дикин наконец-то поднял глаза, и все увидели, какими спокойными и внимательными они стали. — Так уверенно это мог сделать только человек, знакомый с медициной. Или, по крайней мере, знающий анатомию человека. Кто-нибудь из вас знает анатомию?
Напряжение, возникшее после этого вопроса, вызвало резкий вопрос Клермонта:
— Что за чушь вы порете, Дикин?
— Сходите и убедитесь сами. — Во взгляде, которым Дикин смотрел на полковника, было что-то, похожее на жалость. — По голове его ударили чем-то тяжелым, скажем, рукоятью револьвера. Кожа над левым ухом припухла, но смерть наступила раньше, чем образовался синяк. В груди с левой стороны — крошечный укол…
— Но ведь это нелепо! Кому это понадобилось?
— Действительно! Вероятно, он сам себя проткнул, потом вытер зонд и вложил его в саквояж. Так что никто не виноват. Это просто глупая шутка доктора Молине.
— Едва ли уместно…
— В вашем поезде произошло убийство, полковник! А вы предпочитаете не верить фактам, потому что о них вам докладывает некто, кто вам неприятен!
После некоторого колебания полковник пошел во второй вагон. Все, кроме Дикина и Марики, отправились за ним. На лице девушки появилось выражение ненависти:
— Вы — убийца, это вы его убили! Вот почему вы просили меня развязать вам руки, чтобы позднее изловчиться и…
Дикин налил себе кофе.
— Мотив, разумеется, налицо — я хочу занять его место. Поэтому, расправившись с ним так, чтобы смерть выглядела почти естественной, я потом объявил всем, что его убили. И, кажется, силой заставил поверить в это полковника. Ну и, конечно, нельзя сбрасывать со счета то, что, вернувшись, я снова связал себе руки за спиной. Я сделал это, вероятно, ногами, которые, кстати, тоже были связаны. — Не притронувшись к кофе, он поднялся, подошел к запотевшему окну и на уровне глаз сделал ладонью короткую полоску.
— Неудачный день для похорон.
— Похорон не будет. Доктора Молине отвезут обратно в Солт Лейк.
— Чтобы соорудить все, что полагается для такой перевозки, потребуется много времени.
— В багажном вагоне тридцать гробов. И все пока пустые.
— Черт побери, прямо железнодорожный катафалк!
— К сожалению, похоже. Когда их грузили, нам сказали, что их везут в Элко. Но теперь-то мы знаем, что их везут в форт Гумбольдт. — После некоторого молчания Марика посмотрела Дикину в лицо. — Скажите, кто, по-вашему, это сделал?
— Я могу только утверждать, что этого не делили ни вы, ни я. Остаются почти семь десятков людей, или сколько там будет солдат с офицерами… Наконец-то они возвращаются.
Вошли Клермонт, Пирс и О'Брейн. Полковник тяжело опустился на свое кресло, заметив пристальный взгляд Дикина, нехотя кивнул. Потом он вздохнул и протянул руку к остывшему кофейнику.
Как и предполагал полковник, пошел снег. Он становился все гуще, а белые хлопья делались все больше, пока не стали похожи на птичий пух. Снег сделал окружающий ландшафт живописным и праздничным. Поезд шел теперь между скал, которые были разряжены, как рождественские елки.
Видимость сократилась до нескольких десятков футов. Скорость упала. Тормозной вагон только-только миновал один из мрачных мостов, подпорки которого терялись в бездонной, темной глубине, как весь состав сильно тряхнуло, и он остановился.
Несколькими крепкими словечками Клермонт отозвался на это происшествие. Через полминуты полковник, О'Брейн, Пирс и Дикин уже шли к локомотиву, утопая в Десятидюймовом покрывале снега. Банлон бежал им навстречу. Его губы дрожали от ужаса.
— Он сорвался вниз!
— Кто? Куда сорвался?
— Кочегар Джексон! — Переваливаясь, Банлон добежал до моста и стал заглядывать в белесую бездну.
К полковнику и остальным присоединился сержант Белью с несколькими солдатами. Все собрались у парапета и заглянули через край.
Довольно скоро на глубине шестидесяти-семидесяти футов на выступе скалы заметили человеческую фигурку. При некоторой сосредоточенности сотней футов ниже можно было даже в этом снегопаде различить пенящуюся воду горной реки.
