Ольга Погожева - Турист
— Олег, — рука Энцо впилась в плечо, пытаясь оторвать меня от Вителли. — Идем.
Я помотал головой, и мутная пелена перед глазами доказала: я всё-таки плакал. За слезами я почти не видел Джино, и знал, что стоит мне отпустить его руку — и я больше его никогда не увижу. Энцо оставил попытки, и сделал кому-то знак. Меня подхватили под локти, буквально вырывая ладонь Джино из моей руки, и вытащили из джипа.
Острая боль пронзила тело, снизу вверх, вдоль позвоночника, до самых шейных позвонков, и я слабо вскрикнул, обвисая в руках итальянцев. Сознание играло со мной в безумные игры, всё дальнейшее смазалось, утратило формы, потеряло смысл.
Мы позвонили в звонок одного из коттеджей, и свет в гостиной включился почти сразу: нас ждали. Щелкнул дверной замок.
— Мистер Риверс…
— Где он?
Я увидел пожилого мужчину в очках, который окинул нашу компанию быстрым взглядом. Вителли всё ещё находился в машине; Риверс глянул на меня, махнул рукой в сторону дома, и поспешил к джипу вместе с Энцо.
Меня занесли внутрь, протащили по коридору, и втолкнули в комнату, явно служившую доктору операционной. Я упал на заправленную клеенкой койку, даже не пытаясь встать.
Дверь комнаты захлопнули снаружи; я остался один. Я был уверен, что меня здесь заперли, только не знал, чего ждать дальше, и не сильно этим интересовался. В тот момент мне было настолько плохо, что я обрадовался бы смерти. Я только надеялся, что мистер Медичи не станет тянуть, и сделает это быстро.
Снаружи хлопнула входная дверь, звук оказался похожим на выстрел. Я вздрогнул, закрыл глаза и увидел Джино. Я попытался заговорить с ним, и в тот же миг провалился в тяжелую, вязкую черноту.
Пришел в себя от резкой боли. Кто-то рвал на части мое плечо, и я дернулся, открывая глаза.
Надо мной склонился человек в очках, и я увидел окровавленный пинцет в его пальцах.
— Тихо, — сказал он мне, и я подавил в себе болезненный стон.
Риверс сделал ещё одно движение, и мне показалось, что от меня отрывают кусок мяса. Когда доктор выпрямился, в пинцете была крепко зажата пуля.
— Больше в тебя не стреляли? — спросил он меня.
Я не смог вспомнить, поэтому ничего не ответил. Мужчина отвернулся от меня, и я услышал тихий звон пули о стакан. Я не видел комнаты вокруг себя, только белый потолок с медицинскими лампами над койкой, на которой я лежал. Чуть провернув голову, я увидел заляпанный кровью пол, собственную безвольно повисшую руку, и тазик с кровавой водой, оставленный на стуле у входа. Риверс копался в медицинских инструментах, и сознание помутилось. Я вновь находился на столе в заброшенном доме, за спиной ходили Рэй с Лесли, Риверс превратился в Спрута, а звон инструментов показался мне скрежетом скальпеля. Всего минута, и он покромсает меня на куски. И мои глаза расскажут Вителли последнюю историю…
— Стой!
Риверс удержал меня в последний миг. Он положил мне на плечи обе руки, откидывая назад.
— Примо! — резко позвал он через плечо.
Кто-то обнял меня за плечи, удерживая на операционном столе, и я услышал горячий шепот над ухом:
— Пожалуйста, Олег… не шуми.
— Примо… — услышал я собственный хриплый голос. — Джино…
— Я знаю, — поспешно заверил меня Манетта. — Я всё знаю. Помолчи.
Я не хотел молчать. Как можно молчать, когда Джино мертв! Нет, Примо не понимал, он не знал, не мог знать, что Вителли больше нет, иначе не был бы так спокоен!
Я дернулся ещё раз, и Риверс перехватил мою руку, с силой прижимая к столу. Я увидел, как блеснула игла; острие медленно вошло в вену.
— Сэм! — зло крикнул я, понимая, что ещё несколько секунд — и я отключусь надолго, если не навсегда. Я хотел, чтобы они знали! — Это был Сэм! Примо, ты слышишь меня?! Это был Сэм!!!
— Тихо, Олег, — умоляюще прошептал Примо. — Тихо.
Я помотал головой, пытаясь вырваться из державших меня рук. Дверь в комнату открылась, на пороге стоял сеньор Джанфранко Медичи. Он мельком глянул на меня, затем повернулся к доктору. Риверс как раз вынимал иглу из моей вены, и Примо зажал мой кулак, удерживая меня на столе всем весом.
— Это был Сэм… — как во сне, повторял я. — Убил Джона… пустил их в дом… вы должны знать… это Сэм… Вителли погиб… Вителли погиб!
Последние слова я говорил уже на русском: комната мягко качнулась перед глазами, и серый туман поглотил и белый потолок, и звуки итальянской речи, и сеньора Медичи, и кровь на натертом до блеска кафеле.
…Сознание возвращалось ко мне медленно, толчками. Мне казалось, что я провел целую вечность в темноте, прежде чем мир начал светлеть, и обрел контуры — вначале мутные, размытые, затем всё более четкие. Я открыл наконец глаза, и впервые за много дней понял, что не хочу больше бороться. С первой же секунды пробуждения мне расхотелось жить.
В доме стояла тишина. Я по-прежнему видел только белый потолок, но совсем не такой, как в операционной доктора Риверса. Тела я не ощущал, говорить не мог. Мир слегка покачивался перед глазами: я медленно отходил после уколов успокоительного и наркоза. Я почти ничего не помнил, только собственные крики, какие-то бесформенные кошмарные видения и — Примо.
По крайней мере, сейчас меня оставили одного.
Как мог, я осмотрел себя. Я лежал под одеялом, от вены на правой руке тянулась тонкая трубочка капельницы. На столике рядом с кроватью стояли бутылочки и банки с лекарствами, острый запах спирта витал в воздухе. В комнате не оказалось окон, единственная дверь находилась в трех шагах от кровати. В углу примостился шкаф, у кровати стоял стул. Снаружи звуков не доносилось, и я снова закрыл глаза. Я чувствовал себя униженным и раздавленным. Прогнуть чужой мир под себя не получилось. Я совершенно зря беспокоился о том, что ассимилируюсь: мир, к которому я начал привыкать, разбился вдребезги после встречи со Спрутом и смерти Вителли.
Дверь отворилась с тихим щелчком, кто-то вошел в комнату.
— Олег, — услышал я голос Примо. — Эй.
Манетта уселся на стул рядом с кроватью и замолчал. Вначале я не хотел говорить, но затем мне захотелось спросить. Не открывая глаз, я с трудом выдавил из себя:
— Где Вителли?
Примо помолчал несколько секунд, затем вздохнул.
— Риверс выписал медицинское заключение о смерти, тело забрали.
Больше говорить было не о чем; я снова начал проваливаться в тяжелый наркотический сон.
Сэм приехал через несколько часов.
Кроме Примо, дежурившего у моей постели, и двух неразговорчивых охранников Медичи за дверьми моей комнаты, в особняке не оказалось ни души. Доктор Риверс работал в своем кабинете на первом этаже. Манетта, убедившись, что я не реагирую на попытки заговорить со мной, тихо вышел из комнаты, оставив дверь приоткрытой ровно настолько, чтобы услышать, если я приду в себя.
