Зинаида Шишова - Великое плавание
— Дальше! — сказал адмирал. — О великом кристалле. Я боялся поднять на него глаза.
— По пути в Геную, — продолжал я, — мне посчастливилось оказать услугу одному мавру, у которого я вправе был искать потом помощи. Зная ваше пристрастие к гаданию, я убедил его уверить вас, что судьба ваша неразрывно связана с судьбой Орниччо. Я сделал это для того, чтобы поскорее отыскать моего друга.
— Это ложь! — крикнул адмирал хрипло. — Я сам видел в глубине кристалла то, о чем ты говоришь.
— Я смотрел в самую глубину камня, — возразил я, — и видел только сверкание граней и темные жилки, вы же видели то, что вам подсказывал мавр и чего хотел я.
— Дальше! — сказал господин. — А корона? А рыцарь Алонсо Охеда?
Подобно камню, брошенному в пропасть сильной рукой, я уже не мог остановиться.
— Это все вымысел мавра, придуманный нами для того, чтобы побудить вас искать Орниччо, — ответил я.
Он пробормотал что-то, и я поднял на него глаза.
Страшная своей неподвижностью нечеловеческая маска смотрела на меня — белое как снег лицо с синей тенью вокруг глаз, носа и рта, с запавшими мертвыми глазами. Бумага выскользнула из его рук и упала на пол.
Я протянул ему ее, но он даже не повернул глаз на мое движение.
— Этот нотариальный документ, — сказал я, — тоже не принесет вам славы: матросы подписали его, исключительно желая избавиться.
Страшный, душераздирающий вопль вырвался из груди адмирала.
Я никогда не слышал, чтобы так кричал мужчина. Когда Франческо Урбани попал меж двух галер и ему раздавило грудь, мать его, Катарина Урбани, так кричала над его гробом.
Этот безумный крик растопил ту ужасную глыбу льда, которую вот уже на протяжении многих недель я ощущал на месте своего сердца.
Я бросился к адмиралу, но так как стол мешал мне к нему подойти, я подполз к нему на коленях, схватил его руку и стал осыпать ее поцелуями.
— Господин, — говорил я, — простите меня! Эти душные испарения и это страшное солнце делают людей безумными. Забудьте мои слова, если это возможно, а если нет, закуйте меня в цепи и бросьте в тюрьму, чтобы я до конца жизни оплакивал свою вину перед вами!..
Почувствовав, что тело адмирала валится на меня, я вскочил на ноги, чтобы его поддержать.
Страшная судорога исказила его лицо, а руки со скрюченными, как когти, пальцами окостенели.
ГЛАВА IX
Возвращение в Изабеллу
Я поднял это огромное тело, поражаясь его легкости, и уложил на постель. Я расстегнул его ворот и пояс, чтобы облегчить дыхание, но его лицо не покидал синеватый, трупный оттенок.
Я освежил водой его виски, но это не помогало; тогда я поднялся наверх и позвал врача синьора Риего, помощника доктора Чанки.
Свыше четырех часов провозился он и наконец, приложив ухо к груди адмирала, произнес:
— Хвала господу, сердце бьется спокойно. Адмирала постиг удар, но он останется жить.
Несмотря на позднее время, люди команды «Ниньи» толпились у дверей каюты с испуганными лицами.
Я остался дежурить подле адмирала, но сел за его изголовьем, чтобы, когда он придет в себя, лицо мое не навело его на дурные воспоминания.
Я просидел несколько часов, ежеминутно меняя холодные примочки на его голове и прислушиваясь к его слабому дыханию.
«Святой Франциск Ассизский, мой покровитель, — молился я, — если господин мой останется жив, я по возвращении в Европу немедленно отправлюсь в Бискайю на богомолье к святой деве, я никогда больше не стану думать о плаваниях и путешествиях, потому что вот к каким результатам привела меня моя пагубная страсть. Я оставил добрейшего синьора Томазо, несмотря на его мольбы и уговоры, я вовлек Орниччо в это путешествие, заставляющее его сейчас скитаться с дикими индейцами вдали от родины. Злое солнце распалило мой мозг, и в охватившем меня бешенстве неразумным словом я нанес смертельный удар моему высокому господину».
— Франческо! — вдруг раздался слабый голос адмирала.
Не веря своим ушам, задыхаясь от радости, я бросился к нему.
— Ты здесь? — спросил он, нащупав мои руки. — Не оставляй меня. Как я плохо вижу! Что это со мной?
И, положив мне голову на грудь, он вдруг зарыдал безутешно, как маленький ребенок.
Я не мог этого перенести. Сердце мое разрывалось от жалости. Задыхаясь от рыданий, я гладил его волосы и называл его самыми нежными именами.
— Успокойтесь, господин, — говорил я, — вспомните о славе, которая вас ожидает! Подумайте о своих сыновьях, о королеве, которая ждет от вас известий.
— Дай мне выплакаться, — сказал господин жалобно, и, так как я с беспокойством вглядывался в его лицо, он добавил: — Смотри, смотри, не каждый день приходится видеть, как плачет вице-король Индии и адмирал Моря-Океана!.. Что это? — обратил он внимание на валяющийся на полу нотариальный документ. — Подними его, — велел он мне.
Я испуганно хотел отложить бумагу в сторону, чтобы она не напомнила господину моих жестоких слов, но он тотчас же взял ее из моих рук.
Он развернул документ и стал пристально в него всматриваться.
— Как плохо служат мне глаза! — сказал он, откидываясь назад. — Но, — продолжал он с гордостью, — я так хорошо запомнил текст этого свидетельства, что могу его повторить в любое время дня и ночи. Но почему это я лежу в постели? — оглянувшись по сторонам, спросил он с беспокойством.
— Вы почувствовали себя утомленным, и я раздел вас и уложил в постель, — поспешно ответил я.
— Ты мой верный слуга, — сказал господин растроганно, — и я по-царски награжу тебя, когда мы вернемся в Кастилию. Да, так о чем же мы говорили? Я повторяю тебе, что, покончив со своими делами, немедленно отправлюсь на поиски Орниччо.
Господин мой, адмирал Кристоваль Колон, потрясенный постигшим его ударом, забыл все, что произошло между нами здесь, в этой маленькой каюте.
Больше месяца еще промучились мы, стараясь, обогнув южный мыс острова, добраться до Изабеллы.
Страшная буря разъединяла наши суда и отбрасывала назад флотилию. Господин, оправившийся после удара, не имел еще, однако, сил выходить из своей каюты. Его зрение сильно ослабело, а ноги отказывались служить. Правая его рука распухла от подагры, и он вынужден был держать ее на перевязи.
Но так велик был дух этого человека, что, когда нас прибило к берегам залива, адмирал нашел в себе силы, воспользовавшись лунным затмением, вычислить долготу, на которой мы находились.
Произведя вычисления, он без чувств свалился на руки поддерживавших его матросов.
29 сентября мы вошли в гавань Изабеллы. Адмирал лежал в своей каюте в бессознательном оцепенении, почти без чувств, с помутившимся взором.
