Елена Серебровская - От полюса к полюсу
Союза; первыми это звание получили полярные летчики.
Не менее важным, чем научные итоги, был всемирный резонанс этой эпопеи,
показавшей преимущества советского строя. Датский моряк Шамкинг, оставленный у
берегов Аляски на произвол судьбы после кораблекрушения и спасшийся благодаря
счастливой случайности, сказал по поводу челюскинцев: «Можно завидовать стране,
имеющей таких героев, и можно завидовать героям, имеющим такую отчизну».
Наука должна служить людям, помогать в решении хозяйственных задач. Прежде
наши корабли из Мурманска или Архангельска могли попасть на Дальний Восток только
через теплые моря. Но если фасад страны выходит на Северный Ледовитый океан, не
следует ли создать там «хорошо укатанную» дорогу?
Михаил Михайлович понимал, что за освоение Арктики заплачено бесчисленным
множеством человеческих жизней, притом часто жизней исключительно одаренных
представителей человечества. Понимал он, что дело не только в уровне современной
техники. Замечательный ледокольный корабль «Ермак» вел его изобретатель адмирал
Макаров, и лучшего руководителя трудно было себе представить. Однако лишь в условиях
Советской власти, когда на смену одиночкам-энтузиастам пришли государственная забота,
государственные средства, пришли коллективы ученых, — только теперь проблема
освоения Северного морского пути получила реальную базу. И не последнюю роль тут
играет наука, изучение ледового режима арктических морей, поскольку лед — основное
препятствие для плавания этим путем.
Наблюдение за состоянием льда, ответственность за ледовые прогнозы,
краткосрочные и долгосрочные, в этом походе возложили на Михаила Михайловича
Сомова.
В отличие от предыдущих экспедиционных рейсов головной ледокол «И. Сталин»
должен был не только вовремя провести на восток караваны грузовых судов, но и
вернуться в ту же навигацию. Надо было получше изучить и освоить возможные варианты
продвижения, ближе познакомиться с нравами льдов на этом пути и отправиться с ними,
научиться прогнозировать ледовую и метеорологическую обстановку. Надо было решить
сложный и ответственный вопрос о крайних сроках выхода судов из Енисея.
Сомов прибыл с «приданным» — последним ледовым прогнозом, копиями
прогнозов предыдущих лет, нужными картами. В рабочей каюте он построил по
собственным чертежам некое сооружение, названное насмешниками «комод», и целые дни
проводил возле него. Прогнозы его оправдывались, и рейс в итоге завершился успешно.
Но сколько труда пришлось приложить для этого! И не ему одному. За погодные прогнозы
отвечал его товарищ, Д. А. Дрогайцев. Его работа была не менее удачна, и Сомов не
упускал случая сказать об этом.
Задача — угадать наперед поведение льда, состояние его на протяжении всего
Северного морского пути — была не из легких. Во время плавания Сомов подолгу
наблюдал лед, процесс ледообразования. У Югорского Шара Папанин обратил его
внимание на то, что тонкий слой льда появляется на воде даже при плюсовой температуре
воздуха. Сомов задумался над этим. 30 июля он записывает в дневнике:
«Вновь имело место явление, отмеченное Папаниным в Юшаре. При
положительной температуре воды и воздуха, при полном штиле, почти ясном небе и
исключительной видимости на поверхности воды образовалась корка молодого льда.
На этот раз удалось провести некоторые наблюдения. Со спущенного парадного
трапа я измерил температуру воды обычным приемом, т. е. опустив термометр в воду
примерно на половину его длины. Отсчет показал +0,6. Затем, благодаря полному штилю,
удалось осторожно погрузить термометр в воду так, что погружены были лишь слегка
отверстия резервуара оправы. Этим достигалось то, что резервуар заполнялся водою
самого тонкого поверхностного слоя. Отсчет показал — 0,5. Наблюдения, повторенные
неоднократно, показали тот же самый результат».
Сомов наносил на карту радиограммы — донесения пилотов, занимавшихся
ледовой разведкой. Часто они бывали неясными, даже путаными. В чем причина? Как это
исправить? Михаил Михайлович не раз задумывался над этим. В своем мемуарном очерке
«По Северному морскому пути» он рассказал о том, как эти недоразумения выяснились и
были сняты. Ледокол прибыл в бухту Тике и:
«На берегу я впервые познакомился с одной из наиболее ярких фигур в полярной
авиации, завоевавшей себе уже тогда широкую известность, — с полярным летчиком И. И.
Черевичным. Знакомство наше состоялось при несколько своеобразных обстоятельствах.
Началось оно примерно с такого разговора:
— Скажите, вы со «Сталина»?
- Да.
— Вы из Штаба?
— Да, из Штаба.
— Скажите, что за дурак сидит у вас там в Штабе и не может разобраться в наших
донесениях?
У меня сразу же закралось сомнение в том, что Черевичный случайно подошел с
этим вопросом именно ко мне и не справился предварительно у кого-нибудь из
приехавших гидрологов. Решил, должно быть, что такая форма будет наиболее деликатной
для изъяснения всего того, что он думает по поводу незадачливого штабного гидролога. Я
прекрасно знал, что Черевичный принимает в составлении донесений самое активное
участие, поэтому меня неудержимо подмывало в тон ему ответить:
«Я только что хотел задать вам аналогичный вопрос. Какому безграмотному дураку
из своего экипажа вы доверяете составление донесения? И почему вы их подписываете не
читая?»
Но я сдержался и вместо этого по возможности спокойно произнес:
— Все без исключения донесения об авиаразведках, поступающие в Штаб, в том
числе и ваши, обрабатываю я. Разобраться в последних ваших двух путаных донесениях
не смог я. Так что судя по всему я и являюсь тем самым лицом, которым вы интересуетесь.
Наступила длинная неловкая пауза.
Штурман В. И. Аккуратов, хорошо знавший меня еще по 1938 году, подошел
весьма кстати.
— А! Так это вы в штабе гидрологом? — удивился н. — Очень удачно, что мы
наконец встретились. Сейчас месте разберемся во всех наших недоразумениях.
Не откладывая, мы с ним прошли к рации, разыскали последние донесения и
разобрали неясные места. Без особого труда удалось выяснить, что наше взаимное
непонимание вызвали досадные искажения, вкравшиеся в донесения при передаче по
