Андрей Бильжо - Заметки авиапассажира. 37 рейсов с комментариями и рисунками автора
Здесь я, пожалуй, сделаю маленькую посадку и объясню, что пиджака у меня как раз не было. Ни одного. И вот как он у меня появился.
Посадка. Проданный взгляд
Андрей Васильев, в простонародье Вася, в то время из “Коммерсанта” ушел, и у него было маленькое рекламное агентство под названием “юрийгагарин”, которое обрело свою вторую жизнь в проекте “Гражданин поэт”, где Михаил Ефремов читал стихи Дмитрия Быкова.
Это агентство тогда получило заказ на съемку заставок для программы Леонида Парфенова “Намедни”. Заставок предполагалось много: к разделу про моду, погоду, искусство и т. д. и т. п. Во весь телевизионный экран должны были быть большие выразительные, умные, интеллигентные глаза, с легкими морщинками вокруг. Чьи-то – но не автора и ведущего программы, так объяснял Вася. Искали нужного персонажа долго…
Рассказывая мне эту историю, Вася вдруг сделал паузу, попросил меня снять очки, пошевелить бровями и через минуту разглядывания моих глаз сказал, что я ему подхожу и что он даже заплатит мне деньги за съемку, и я наконец смогу себе купить пиджак. А снимать меня будет оператор Георгий Иванович Рерберг. Великий Рерберг, снявший много чего, но главное – “Зеркало” Тарковского. От такого предложения мог отказаться только сумасшедший, а не бывший психиатр.
На следующий день меня повезли показывать к мастеру домой. Рерберг немного со мной поговорил и быстро утвердил на эту “роль”.
Снимали на каком-то телефонном узле, в помещении службы “Секс по телефону”. Телефонисток не было. Стояла глубокая ночь, да еще воскресная. Видимо, в это время секс по телефону не востребован нашим народом. Съемки длились почти четырнадцать часов. Все это время я артистично пялился в камеру Рерберга, выполнял все его задания, шевелил бровями, надевал всевозможные очки. Для заставки к разделу “Искусство” очки мне должны были нарисовать прямо на лице, причем реалистично. Художницей была большегрудая девушка. Рисуя, она практически легла на меня, положив свою грудь мне на плечи и придвинув свое лицо к моему максимально близко. Дышать было трудно по разным причинам. Этот садизм я выдержал минут пятнадцать. После чего, весь вспотевший, я сказал ей, что сам художник. Взял зеркало и за минуту нарисовал на себе очки.
Когда, отработав восемь часов, не чувствуя спины и потеряв голову, в перерыве мы с Васей забились в какой-то угол и, разлив водку, я поднес стакан ко рту, вдруг неизвестно откуда появившийся Рерберг на ходу бросил в нашу сторону: “Актеру пить нельзя – глаза будут красные…” Мне было досадно и лестно. А Вася, конечно, махнул.
Последний эпизод снимали такой. Я сижу как бы за лобовым стеклом машины, по которому стекает вода. Типа идет дождь. Два человека держали это стекло, третий – держал чайник, из носика которого валил пар, а четвертый дул на этот пар, чтобы он оседал на стекле. Я тогда еще спросил Георгия Ивановича: “А «Зеркало» вы так же снимали?” – “Почти так”, – ответил он.
И вот уже все отснято, и все расслабились, и тут я… кто меня дернул за язык, не знаю… “А давайте, Георгий Иванович, снимем с мокрым снегом?..” – “А где мы возьмем сейчас мокрый снег?” – “А в морозильнике…” И тут я поймал на себе два десятка взглядов, выражающих лютую ненависть. “Все остаются на своих местах. Съемка продолжается”, – крикнул Рерберг. Он куда-то убежал, потом прибежал с полным пакетом снега.
В конце он сказал: “Это лучший непрофессиональный актер, с которым я когда-либо работал”. Сказал, и все это слышали. Так что я здесь хвастаюсь. А где же еще? А заставки с моей физиономией так по непонятным причинам и не вышли. Все переснимали по новой с Леонидом Парфеновым.
В итоге я получил двести долларов и купил себе пиджак, в котором и пошел в то самое казино в Каннах. Все, посадка окончена.
При входе в казино у нас попросили паспорта и внесли в свою базу данных. В игровом зале царила полная тишина. Все говорили, если говорили, шепотом. Пахло ароматным трубочным табаком, сигарами и духами. Естественно, французскими! Господа были в бабочках или в шейных платках, дамы в вечерних туалетах и бриллиантах. Всем далеко за шестьдесят. Такой клуб обеспеченных пенсионеров. Подчеркиваю, это был конец 90-х, когда в нашей стране никаких казино еще не существовало. Играл я на “красных” и на “черных”. Мне объяснили, что это самое простое и меньше риска. Когда я выиграл сумму, равную десяти долларам (не помню, сколько это было франков), я играть прекратил. А зачем рисковать? Это для меня были вполне приличные деньги.
Во второй раз я уже осмелел. Я ставил на числа, которые соответствовали нашим родным советским праздникам (должна же быть какая-то система). 23 февраля, 7 ноября, 9 мая; присутствовали и международные праздники – 1 мая, 8 марта и, конечно, Новый год – 31 декабря. На этот раз, внутренне ощущая имманентную связь с родиной, я разорил французов. Я уносил с собой пачку франков, равную двумстам долларам. Сумма по тем временам огромная. Для справки – вывезти из страны можно было только триста.
На радостях я решил пойти в ресторан. Хватит запивать багет с ветчиной дешевым вином из горлышка, сидя на лавочке в парке. Впрочем, для родившихся в СССР это занятие более чем привычное. Выбирал ресторан я долго. Сел, сделал заказ и стал ждать. Вдруг ресторанная певица запела на русском языке арию “Кармен” из одноименной оперы Бизе: “У любви, как у пташки, крылья…” Она пела и смотрела на меня. Закончив, певица устремилась в мою сторону. “Привет, ты откуда? Я из Саратова…” Она села за мой столик. Выпила. Заказала еще. Рассказала, что хозяин ресторана ей мало платит. Обижает ее. Что она очень рада, что хоть редко, но все-таки здесь стали появляться русские. Что она тоскует по родине.
Она уходила петь и возвращалась. Потом я ей рассказал про выигрыш в казино. Она расплакалась, спросила, не могу ли я ей одолжить до завтрашнего вечера денег. Мол, ей нужно отдать долг, а вечером она получит зарплату и все мне вернет. Я расплатился по счету и оставшиеся выигранные деньги отдал ей в долг. На следующий вечер я пришел в этот ресторан. Пела афрофранцуженка. “Нет, месье, мы не знаем, где русская Наташа. Она здесь больше не работает”. Вот такой произошел казус. Между прочим, “казо” по-итальянски значит “случай”.
А в самое известное в мире казино в Монте-Карло я тогда заглянул. В зал меня не пустили, хоть я и был в пиджаке. Но зато я воспользовался их шикарным туалетом. Чему был несказанно рад. Отметился, так сказать.
А в нашей стране в появившихся казино я практически не был, и даже когда туда попадал, ни во что не играл. Мне просто неинтересно. Интереснее было наблюдать за игроками. Бурный патологический рост казино, а потом и их моментальная смерть были впереди. Всё. Посадка окончена.
07 С одной посадкой. Мы тут для мебели
В Милан меня послали в командировку с журналистом Сергеем Тостовщиковым. Там, в Милане, открывался мебельный салон. Я должен был рисовать, а Тост – писать.
Как только мы сели в самолет, Тостовщиков, орудуя своим обаянием, сказал стюардессе, что мы очень боимся летать и должны срочно выпить водки. Обязательно! Сказано это было так серьезно – и с каким-то даже медицинским акцентом, – что не помочь нам было невозможно. Мол, вы же стюардесса?! Вы же практически медсестра?! Стюардесса тут же улетела в еще неподвижном самолете, размахивая руками-крыльями, и вернулась с бутылкой водки. Было восемь часов утра. Я запомнил это потому, что так рано водки никогда не пил – ни до этого, ни после. А так как разница во времени между Россией и Италией минус два часа, то прилетели мы практически в те же восемь утра. И пошли в отеле завтракать, и заказали… водку. Водку нам принесли со льдом в большом стакане. Мы возмутились. Мы объяснили, что так нельзя. Мы были обижены и рассказали, как надо пить водку. А когда на столе появились графинчик и рюмочки, мы, как надо пить водку, и показали.
Потом мы пошли, так сказать, гулять по Милану, а мебельный салон был только утром следующего дня. Милан нас закружил, в прямом и переносном смысле. Мы выпивали в разных местах и разное по чуть-чуть, и это было вполне по-ремарковски. Нам было как-то очень хорошо. Так много, так долго, так часто и такого разного я опять же не пил никогда. А теперь уже это опасно для жизни.
В одном ресторанчике нам принесли только первую часть заказа, а потом официант исчез. Спустя минут тридцать он, радостный, появился, но без заказа. “Извините, сейчас играет «Милан», и мы все, то есть всей кухней, смотрим этот важный матч. Но вы понимаете – «Милан»!!! Вы должны это понимать!!!” Сказав это, он убежал на кухню. Появился вновь он только после того, как матч закончился. “Милан! Милан!” – закричал радостно официант, потом выскочил шеф-повар в колпаке и с ножом, выкрикивая то же самое, а за ним и вся кухня. Все попрыгали перед нами и опять куда-то убежали. Пробегая мимо обратно, кто-то из них крикнул нам: “Щас-щас, все сделаем!” Они были как дети, на них нельзя было обижаться. Когда мы расплачивались, официант шепотом и как-то загадочно спросил нас, откуда мы. Такой странный язык! “Попробуй отгадай?” – сказал ему Тостовщиков. “Мои друзья говорят, что вы из Португалии, а я считаю, что вы турки. Мы на кухне поспорили”. – “Ты выиграл! Поздравляю! – стал пожимать ему руку Тост. – Мы турки!” – “Я выиграл! Я выиграл!” – обрадовался официант и умчался на кухню. Сдачи мы, по-моему, так и не дождались.
