Андрей Бильжо - Заметки авиапассажира. 37 рейсов с комментариями и рисунками автора
Посадка № 4. Улов и уловка. А также возвращение на Родину
Прошла уже неделя после невероятного шторма. Жизнь на судне постепенно наладилась и вошла в свой обычный ритм. Тральцы ловили скумбрию, а рыбообработчицы ее разделывали и закатывали, как обычно, в банки. И вот однажды в трал вместе с рыбой попал контейнер, видимо, смытый волной с сухогруза. В контейнере были японские магнитофоны. И все в отличном состоянии. Кто упаковывал-то? Японцы! Напомню – стоял 1978 год. И целый контейнер японских магнитофонов! Чудо! Тральцы, конечно, никому об этом чуде не сказали. Пустой контейнер за борт, а магнитофоны попрятали в каюты. А что с ними делать дальше? На родину их провезти никак нельзя. Это ж контрабанда. Во время таможенного досмотра, длящегося несколько часов, откручивали даже переборки.
Особенно таможенники стали свирепствовать после того, как грузинские моряки, кажется, из Поти, отлили из золота какую-то часть стрелы подъемного крана, покрасили ее и готовились к выходу в дальнее плавание с заходом в иностранные порты. Попались. Кто-то, видимо, настучал. А как иначе? Разразился скандал океанского масштаба. Может быть, и вранье, конечно, но эту историю все рассказывали друг другу с восхищением. Восхищались не чутьем таможенников, а находчивостью грузинских моряков. Наколоть государство, которое тебе все запрещает и считает твои складные зонтики, газовые косынки и джинсы, – это же какой кайф! А тут – японские магнитофоны!
Готовые консервы “Скумбрия в масле” у нас брали каботажные суда из Владика и Находки. И вот что придумали тральцы. Часть магнитофонов они продавали членам команды с этих судов, а часть просили отправить посылкой к себе домой. За услугу – магнитофон бесплатно. Поясню: каботажные суда ходят между своими портами и не пересекают границу. И, следовательно, не подлежат таможенному досмотру. И все было бы хорошо, если бы не стукачи. Портрет стукача прост: это закомплексованный, завистливый неудачник. Кто он был, не помню, но точно не из тральцев. Тральцы – красивые, здоровые, брутальные мужики. Они, например, варили брагу из сахара, который всегда можно было купить в ларьке, и гранулированных дрожжей, приобретенных в Сингапуре по дороге на промысел. Брага плескалась в огромном пластиковом пакете, висевшем в узкой щели между переборкой и двухъярусной койкой. В пакет была вставлена гибкая трубка. Лежит тралец, взяв другой конец трубки в рот, и ногой на пакет нажимает.
Но вернемся к нашим баранам – то есть к японским магнитофонам. Об этой истории узнал первый помощник капитана. Да-да, тот самый. Он, как известно, по политической части. Ну и начались собрания, угрозы… Впереди у нас заход в Сингапур, а на руках у членов экипажа рубли, что запрещено, потому как рубль нужен для оснастки шпиона. Это же ясно каждому. В общем, было приказано деньги сдать в течение суток, и тогда делу не будет дан ход. Ну чем не Агата Кристи? Короче говоря, деньги стали подбрасывать в разные места – от гальюна до кают-компании. Скомканные комочки темно-розовых червонцев. Скомканная маленькая розовая мечта. Оставшиеся магнитофоны пересчитали и опечатали. Да и у каботажников их тоже отобрали потом.
Прошли десятилетия, и уже другие магнитофоны, а вот стукачи остались. И остались все те, кто учит нас правилам игры, в которую мы играть совсем не хотим.
А Родина-мать – она очень строгая, холодная и требовательная. А еще она бывает равнодушная и жестокая. Все эти качества у нее проявляются внезапно.
Фразы, в которых упоминалась Родина, звучали на нашей плавбазе по громкой связи по нескольку раз в день абсолютно обыденно. Например: “Радиограммы с Родины в радиорубке могут получить Бильжо, Иванов, Степанчук, Кавазашвили…” Или: “Посылки с Родины могут получить…” Вот эта фраза звучала редко. Посылки с Родины приходили на другом судне вместе с пустыми консервными банками. Посылки присылали всем одинаковые. Это были трехлитровые закатанные крышками стеклянные банки (что-то много разных банок получается), в которых плескалась розовато-фиолетовая жидкость и плавали от трех до пяти слив. Конечно же, это был не компот. Компота на судне было как воды в Тихом океане. Это был спирт, слегка подкрашенный компотом. Посылок ждали и те, кто их получал, и друзья тех, кто их получал. А отправляли посылки с Родины любящие и верные жены.
Была еще фраза: “До возвращения на Родину осталось…” Дальше шли месяцы и дни. Все их считали. Восемь месяцев на промысле – это много. Переход из Севастополя до Тихого океана – это пол земного шара. Восемь месяцев без жен и детей. А Родина встретила нас многочасовым – то ли шести-, то ли восьми– таможенным досмотром в Севастополе. Все члены команды сидели по своим каютам, и нельзя было выходить и переговариваться, а жены и дети стояли на причале и все это время ждали тех, кого не видели, и тех, кого любили. Они были рядом, в нескольких метрах, за белым металлическим бортом. Жены и дети не отходили никуда ни на минуту, потому что им никто не говорил, когда закончится досмотр. “Ничего, столько ждали, еще подождут”, – это таможенник.
А что искали? Я открою сейчас эту страшную тайну – ведь прошло уже много времени. Искали лишнюю пару джинсов, складные зонтики и газовые шарфики. Что значит “лишнее”? А это то, что сверх жестко указанной Родиной нормы.
Родина всегда меня удивляла и очень часто огорчала. Это как близкий друг или любимая: летишь к ним сломя голову, скучаешь, а тебя никто и не ждал, никто и не заметил вовсе твоего отсутствия.
А еще Родина никогда не улыбается. Посмотрит твой паспорт, залезет в твой чемодан: мол, не везешь ли ты то, чего я тебе не разрешила. “Ну ладно, – говорит Родина, – заходи, пущу я тебя на этот раз. Но только смотри у меня…” И Родина-мать строго грозит в окно. Ей-богу, и больно, и смешно.
05 “Курица не птица, Болгария не заграница”
Это была первая моя поездка за границу. Мама тогда ушла на пенсию, отработав в школе завучем, и пошла в гостиницу “Белград” администратором. Вот она-то и познакомилась там с симпатичной болгаркой Златкой, которая любезно пригласила ее, маминого, сына (то есть меня) в гости: мол, мой муж художник, ваш сын – художник, ну и так далее. Такой шанс! Я работал тогда уже в Институте психиатрии, рисовал карикатуры, посылал их на многочисленные заграничные конкурсы, откуда получал иногда ответы и даже каталоги выставок карикатур со своими рисунками. Но никаких особых успехов в этом направлении у меня не было.
Важным для советских карикатуристов и легендарным был конкурс в городе Габрово. Вот я и врал на комиссии при парткоме, состоящем из ветеранов, что еду на этот конкурс защищать интересы нашей великой Родины. Ветераны, надо сказать, были довольно противные и сильно ко мне приставали, задавая глупые вопросы. Типа: “Сколько орденов у комсомола и какая столица Болгарии?” По-моему, ветеранам просто не нравилась фамилия Бильжо, и они не хотели отправлять Бильжо в Болгарию.
Но я все-таки, назло ветеранам, улетел в Софию, а оттуда маленьким самолетом – в маленький городок Разград, состоящий… из пятиэтажек чуть получше тех, что окружали меня в Москве. То есть это был обычный московский микрорайон в Болгарии. Жил я в семье. Делать было абсолютно нечего. Глава семейства был довольно известным в Болгарии художником с большой мастерской. Но что я ему? А еще у меня образовался розовый лишай, и все тело и шея покрывались розовыми пятнами. Дело, между прочим, заразное. В общем, настроение было поганое, и я понял, что из этого места, то есть из Разграда, и от этих симпатичных людей надо куда-то валить. Я все розовею и розовею, и все больше и больше покрываюсь пятнами. Я знал, что помочь может только море и солнце. Солнце было, но не ходить же пятнистым, голым, розовым животным по маленькому городу Разграду. Не хватало еще угодить в местную психиатрическую больницу.
Параллельно этому существованию я покупал много книг, причем изданных нашими советскими издательствами, но у нас их купить было невозможно. “Как я это повезу?” – такого вопроса у меня не возникало. К книгам прибавился еще мужской вельветовый костюм-“тройка”; женская кожаная потертая куртка и много всякой болгарской ерунды, тогда казавшейся эталоном моды.
И вот когда мой розовый лишай достиг апогея, я вспомнил, что у меня есть еще адрес какого-то болгарского гражданина, живущего под Варной. Я набрался смелости и сказал хозяевам, что очень им благодарен и что очень хочу на море, которого никогда не видел (соврал), и мечтаю увидеть Варну – город моей мечты.
Все книги в чемодан не помещались, и мне дали еще сумку. Плюс вельветовый костюм-“тройка” в руках (нельзя же было его класть в чемодан – помнется). Желая сделать мне приятное и видя мою неутолимую любовь к книгам, хозяева подарили мне трехтомник местного болгарского классика на русском языке под названием “Табак”. Трехтомник о войне. Я был в шоке – и в розовых сливающихся пятнах.
