Игорь Латышев - Япония, японцы и японоведы
Моя статья под заголовком "Мы с тобой, товарищ Мураками!" была опубликована в "Правде" 4 мая 1962 года. Там я выразил свою солидарность с японскими борцами против полицейского произвола и присоединил голос правдистов к их требованиям безотлагательного освобождения из тюрьмы незаконно оклеветанного члена коммунистической партии Японии. А спустя полтора месяца на страницах "Правды" появилось письмо, направленное в редакцию центрального органа КПСС японским коммунистом Мураками из тюрьмы Одори Котидзе. В ней содержались такие строки: "Дорогие товарищи! Нас, узников тюрьмы "Одори" в городе Саппоро, до глубины души взволновала ваша статья. Мне передали этот номер газеты от 4 мая вместе с ее переводом. Впервые в жизни я держал в руках "Правду", первую в мире газету, издаваемую коммунистической партией... Вы не можете представить, какой необычайный прилив сил мы ощутили. Советский Союз - государство народа, о котором мы столько мечтали,- вдруг очутился рядом!.. "Правда", которая поднимала народ на борьбу и вела его к победе! И вот теперь она здесь, с нами, в тесной тюремной камере на севере Японии. Спасибо, Советский Союз! Спасибо, "Правда"!"
А спустя еще несколько месяцев стало известно, что Верховный суд Японии оправдал Мураками и он вышел из тюрьмы.
Вот так складывались тогда на рубеже 50-х - 60-х годов мои отношения с японскими коммунистами. Многим из моих соотечественников и японских коммунистов наша дружба казалась в те годы безоблачной и нерушимой.
Глава 4
ЯПОНИЯ В ДНИ ПОЛИТИЧЕСКИХ БУРЬ
(1958-1960)
Забастовочные баталии и конфликты,
связанные с пребыванием в Японии
вооруженных сил США
Пребывание в Японии в 1957-1960 годах оставило у меня, пожалуй, более яркие воспоминания, чем последующие периоды моей журналистской работы в этой стране. Тогда мне явно повезло как журналисту: уж очень был насыщен этот период бурными политическими событиями. В те годы мне не требовалось ломать голову над тем, какую выбрать тему для очередной корреспонденции и как сделать ее читабельной. События сами просились на страницы газет и сами вызывали к себе интерес нашей общественности.
Мой приезд в Японию совпал по времени с повсеместным подъемом в стране рабочего движения. В своих корреспонденциях мне не раз приходилось довольно пространно сообщать читателям "Правды" о крупных трудовых конфликтах на японских предприятиях, о росте численности и влияния рабочих профсоюзов, об их частых столкновениях с предпринимателями. Особенно крупные столкновения между трудом и капиталом происходили в те годы на угольных шахтах островов Кюсю и Хоккайдо, где предприниматели приступили к "рационализации" производства и к массовым увольнениям горняков.
Весной 1958 года побывал я впервые на острове Кюсю. Одной из целей моей поездки стало посещение шахтерского поселка Иидзука, где на шахтах компании "Мицуи" профсоюз горняков вел длительную забастовочную борьбу с администрацией компании против сокращения угледобычи и увольнений горняков, за улучшение условий труда и повседневного быта рабочих. Профсоюзные руководители провели меня в барачный поселок, где в замызганных комнатах-клетушках ютились рабочие семьи, показали обезлюдившую территорию шахты, бдительно охранявшуюся забастовщиками. Рассказали они мне также о той материальной, денежной помощи, какую оказывало бастующим рабочим шахты руководство Всеяпонского профсоюза горняков,- помощи, позволявшей забастовщикам продолжать забастовку, несмотря на отказ владельцев шахты выплачивать им зарплату. Неожиданным для меня стал их рассказ о том, как много внимания уделяли руководители забастовочного комитета вопросам времяпрепровождения участников стачки, сохранения дисциплины и боевого духа в их рядах. Хотя забастовка длилась уже более месяца, тем не менее в рабочие дни ежедневно все бастующие собирались по утрам на территории шахты, заслушивали отчеты руководителей о ходе переговоров с администрацией и ситуации на шахте. Но более всего удивили меня рассказы руководителей забастовки о том, что бастующие горняки и их жены не расходились после окончания этих собраний по домам, а оставались на территории шахты и занимались... политической учебой и художественной самодеятельностью. В подтверждение тому меня провели в помещение, где занимался хоровой кружок, и его веселые молодые участники втянули меня в долгую беседу о жизни японских шахтеров, об условиях труда в Советском Союзе, о моих впечатлениях о Японии. В довершение всего трое из руководителей забастовочного комитета повели меня в кафе-столовую, расположенную на одной из улиц поселка. Там они заказали на всех горячие закуски и пиво, а потом пытались даже расплатиться за меня, чему я, естественно, воспротивился и сам оплатил наш общий обед. Корреспонденция в Москву с впечатлениями о посещении забастовщиков на шахте Иидзука у меня тогда не получилась: драматизма в этой забастовке я тогда не ощутил, да и в редакции "Правды" меня не поняли бы, если бы я написал о том, как пили со мной пиво руководители забастовки и как стройно и красиво хор горняков-забастовщиков вместо работы на шахте распевал в дневные часы японские народные и рабочие песни. На память о той поездке остались у меня, правда, несколько фотографий с горняками из поселка Иидзука, в том числе участниками хора.
В последующие годы накал борьбы японских шахтеров против массовых увольнений в защиту своего права на труд значительно возрос, и многие из конфликтов стали выливаться в яростные столкновения бастующих шахтеров с администрацией шахт, полицией и штрейкбрехерами. Наиболее острые формы приняла весной 1960 года борьба горняков на шахтах Миикэ, расположенных на острове Кюсю на окраинах города Омута. Более чем полгода велась там отчаянная борьба шахтеров с шахтовладельцами - администрацией компании "Мицуи", вознамерившейся поначалу уволить с целью "рационализации" производства около трех тысяч горняков. Горняки ответили на это бессрочной забастовкой и выставили пикеты на территории шахты и прилегающих к ней районов. Тогда, чтобы навсегда отбить у шахтеров волю к сопротивлению, администрация объявила об общем локауте: все пятнадцать тысяч рабочих и служащих шахт были уволены, а к территории шахт были подтянуты крупные отряды полиции. В последующие дни под прикрытием полицейских с дубинками на шахту направились было колонны штрейкбрехеров, организовавших так называемый "второй профсоюз". Пикеты забастовщиков преградили им дорогу, и завязались рукопашные бои. В последующие дни каждая из сторон стала укреплять свои позиции в районе шахт. Так началось длительное, многодневное сражение полиции и штрейкбрехеров, с одной стороны, и захватившими шахту забастовщиками - с другой. Причем с каждым днем масштабы этого сражения становились все больше и больше, т.к. на помощь забастовщикам стали прибывать из окрестных районов рабочие и студенческие отряды поддержки, а ряды их противников росли за счет полицейских подкреплений, прибывавших из соседних префектур. В те дни шахты Миикэ и улицы Омута обросли баррикадами и заграждениями из колючей проволоки. Конфликт на шахтах Миикэ перерос в результате в общенациональное сражение рабочих-шахтеров с властями, предпринимателями и их наемниками.
