Бенгт Даниельссон - Счастливый остров
— Нырять на тридцатиметровую глубину просто так не годится, — объяснил Тетоху. — Слишком много времени уйдет. На глубоких местах мы всегда пользуемся грузилами. А чтобы облегчить работу, мы не выносим наверх каждую раковину в отдельности, а складываем их вот в такую корзинку. Она лежит на дне. Как наберется полная, тогда и вытаскиваем.
Он показал нам корзинку, также снабженную грузилами, и бросил ее в воду, привязав к ней веревку. Тем временем Тахути уже отдохнул и полез за борт. Тетоху подал ему грузило, и Тахути нырнул. Я следил по часам. Четырнадцать секунд прошло, пока размоталась веревка. Стрелка продолжала свое движение. Полминуты. Минута… Минута пятнадцать секунд. Внезапно поверхность воды взбугрили пузырьки, и Тетоху выскочил, как ракета. Минута двадцать три секунды!
Тахути со свистом выдохнул воздух и влез в пирогу. Долго он сидел, весь расслабившись и не произнося ни слова. Потом вдруг ожил, снова стал болтать и смеяться. Тем временем Тетоху успел вытащить грузило и приготовить свое. Теперь они нырнули вместе. Дальше оба погружались и поднимались с такой регулярностью, точно пользовались лифтом. Мария-Тереза и я уже не успевали чистить раковины.
В перерыве Тахути рассказал, что многие ныряльщики остаются под водой гораздо дольше, но тогда приходится и больше отдыхать между погружениями. Сам он считал наиболее правильным такой график: минута под водой, две на поверхности. И действительно, оба они проводили под водой около минуты, однако отдыхали больше двух минут. Я посчитал общее число погружений, и получилось в среднем двенадцать в час.
Вокруг нас качалось на волнах около сотни лодок; смуглые ныряльщики постепенно наполняли их раковинами. Большинство искателей перламутра обладало могучим телосложением — настоящие Тарзаны, которые украсили бы любой кинофильм о Полинезии; мы заметили и женщин, нырявших с таким же усердием, как мужчины. Я спросил мнение Тетоху о ныряльщицах. Он ответил, не задумываясь:
— Они ныряют лучше мужчин. Женщины жирнее, а толстый человек не так зябнет на глубине, как худой, и быстрее поднимается на поверхность. Правда, добыча у них все равно не больше, потому что у женщин половина времени уходит на разговоры.
Если ныряльщики были в основном мужчины и женщины в расцвете лет, то среди тех, кто чистил раковины, преобладали старики и дети. Из санитарных соображений власти запретили очищать раковины в деревне, и эту операцию производят прямо в лодке на месте добычи. Даже опытному чистильщику трудно поспевать за ныряльщиками, а нам с Марией-Терезой приходилось совсем туго. Как ни торопились мы опоражнивать раковины от содержимого, гора неочищенных жемчужниц непрерывно росла.
Как это обычно бывает с новичками, работа показалась нам вначале чрезвычайно увлекательной. Каждый раз мы ожидали найти большую блестящую жемчужину, однако чем дальше, тем слабее становилась надежда, и мы мечтали уже не о жемчуге, а об освежающих кокосовых орехах. Солнце и вонь с каждой минутой становились все невыносимее, и когда наконец часов около одиннадцати показался катер, нам все уже так осточертело, что мы охотно променяли бы эту работу на заготовку копры. Но Тахути и Тетоху, несмотря на значительно более тяжелый труд, чувствовали себя превосходно и весело перебрасывались шутками с другими ныряльщиками.
Пока катер тащил нас на буксире в деревню, мы подсчитали улов. Итог получился неплохой: двести одиннадцать раковин, из которых многие величиной с тарелку и весом около двух килограммов. Мы постарались вычистить их получше, чтобы можно было продать раковины сразу по возвращении. Наша предусмотрительность оказалась уместной. Едва мы подошли к берегу, как целая толпа «оптовиков» набросилась на искателей перламутра. Каждый хватал одну или несколько лодок и тащил за собой, всячески убеждая ныряльщиков продать улов именно ему. Двое таких дельцов одновременно подскочили к нашей лодке и стали тянуть к себе. Мы, разумеется, не стали мешать — пусть вытаскивают нас на берег!
А на берегу ждали скупщики рангом повыше. Они разложили прямо тут же велосипеды, патефоны, одежду и другие соблазнительные вещи. Превосходство такой тактики перед лобовой атакой не замедлило сказаться.
Наши друзья, подобно большинству ныряльщиков, не устояли и отдали предприимчивому дельцу весь перламутр, хотя только что перед этим торжественно обещали продать улов другому.
Отдохнув несколько часов, мы снова отправились на промысел. На этот раз работа длилась не так долго и было добыто только девяносто четыре раковины. Весы скупщика показали шестьдесят семь килограммов. Итого, вместе с первым уловом в сто сорок два килограмма получилось двести девять килограммов. Считая по тридцати франков за килограмм, наши друзья заработали в этот день по 3135 франков на каждого — вполне удовлетворительный куш!
Легко заработанные деньги, скажет иной, но это не так. Частые погружения на большую глубину неизбежно сказываются на здоровье. Большинство ныряльщиков рано или поздно становятся калеками, и каждый сезон несколько человек погибают. Судороги, головокружения под водой чаще всего поражают новичков. Нередки кровоизлияния, а некоторые становятся жертвами самой коварной опасности — гигантских моллюсков[37].
На отмелях и на глубинах часто прячутся в расщелинах огромные тридакны: если кто-нибудь ступит ногой между створок — он обречен. Моллюск захлопывается, как капкан, а раскрыть его невозможно.
За наше недолговременное пребывание на Такуме — немногим больше трех недель — мы наблюдали четыре несчастных случая, из которых один — со смертельным исходом. Последний произошел, когда мы случайно оставались в деревне.
При серьезных происшествиях добывание раковин сейчас же прекращается, и поэтому мы сразу поняли, в чем дело, когда увидели, что вся флотилия плывет обратно раньше обычного. Местные жители собрались на берегу испуганные, притихшие. Вдруг тишину нарушил женский плач, и в следующий миг все стали причитать. Каждая женщина была уверена, что беда случилась именно с ее мужем или сыном. Они выкрикивали родные имена и горько рыдали.
Когда флотилия приблизилась, с пальмы донесся звонкий мальчишеский голос:
— Это Паива, Паива! Он умер!
Затем мы различили зловещий сигнал: на одной лодке висел на мачте красный пареу. Окружающие узнали лодку Паивы.
Внезапно картина резко изменилась. Словно по мановению жезла, рыдания и крики прекратились. Люди кучками возвратились в деревню, и мы остались на берегу одни. У Паивы явно не было ни родных, ни друзей на Такуме… Вот уже чей-то хриплый патефон играет популярную американскую мелодию, зазвучал смех, послышались веселые возгласы…
