Геннадий Сазонов - Открыватели
— Иди! — разрешил, повелел капитан. — Иди и не оглядывайся! Не плачь, Лиза, не вызрел он до тебя… как умственно, так и морально…
— Не вы-ы-ы-зр-еел?! — поразилась она и, наверное, только сейчас поняла, что она жена капитана, взматеревшего кэпа, которого она будет ждать от начала до конца навигации. — Боже мой, да что ж я это…
Измочаленные сходни нудно подо мной проскрипели. Одичало орали голодные чайки. Ветер шершаво тянул вдоль улиц поземку, поскрябывал в распоротых консервных банках, собачьим холодом разгонял собак. Зима захватила горы, и снежные вихри скатывались с вершин, окружая октябрем поселок. Как все грустно — промелькнуло лето, сгорело в купавках, в кострах стоянок, поднялось в радуги и завяло в травах. Грустно… По новому фарватеру проложила свой курс Лиза, по-иному оценят наш район, прогудит зима, но не вернется на тропу Илья. Как одурело воет ветер…
— Не психуй! — знакомый радист в порту угощает зарубежной сигареткой. — Вышел борт. Будешь ты сегодня на своем Бродвее…
Самолет набирает высоту, ровное мощное гудение моторов погружает меня в дремоту, что-то верещит в микрофон и гарцует по салону стюардесска, элегантная и душистая среди бородатых парней в нечесаных гривах. Сейчас с Севера тащат в свои европейские квартиры всяческую рухлядь, и самолет набит оленьими, лосиными рогами, собачьими, медвежьими шкурами, кривыми корягами, вырезанными из стволин дуплами, деревянными корытами, прялками и волчьими хвостами. В самолете, как в чуме, кисловато пахнет шкурами, смолой, подпорченной рыбой — деликатес с душком, — и оттого стюардесска кажется неожиданной, словно она появилась из другого мира, от которого отвык в той звероватой настороженности тайги, и слепила она, стюардесска, новенькой чистенькой оберточкой, выцокивала каблучками, и ее поедали голодающие глаза, следили и проглатывали слюну горбоносый тип в шляпе и два очкарика в галстуках, а она, покачивая бедрами, думая о себе и о своем, обаятельно и заученно улыбается. Манеры ее могли бы произвести впечатление, показались бы даже утонченными, если бы я года три пропадал в ямальских тундрах, а там женщины не манерны и рожают пятерых, десятерых ребят, там женщины не отпрашиваются у маменьки прогуляться в клюквенных кочках. В тундре женщина выбирает сама, без манер и лесных сказок. Там одна женщина на сотню мужчин в брезентовых штанах — поэтому торопись и достигай се в березовых опушках, на земляничных полянах у заросшего пруда, где она ходит босиком и солнце осыпает ее золотистыми веснушками.
Под самолетом тянется и тянется тайга, техник мой плывет на теплоходе, охраняя камни. Капитан кулаком давит брусничку, и рисует Элиза по-гадючьи извилистый фарватер реки, а проводник мой, Яков, сейчас собрал мансийскую свою родню, устроил праздник и пляшет себе под гармошку.
Ко мне вдруг подступил острый голод, уцепил за горло.
— Слушай… поди сюда, — повернулся я к стюардессе, когда та склонилась над горбоносым в шляпе. — Слушай, дай мне что-нибудь куснуть.
Она повернула ко мне крупное женское тело с детским личиком, и в желтоватых глазах отразилось удивление.
— Вам плохо? Вы летите первый раз? — Она усмехнулась понимающе краешком губ — «на что только не идут мужчины, чтобы вызвать к себе внимание». На бронзовой шейке, что гибко поднималась из округлых налитых плеч, тревожно и по-девичьи беззащитно билась родинка. — Это как-то странно, — растерялась стюардесса. — Вам нужно было покушать в поселке. Или у вас не на что? — осуждающе спросила она и посмотрела как на кутилу, не сохранившего двугривенного на винегрет. — Нет, правда, вы голодны?! — она никогда не голодала, ей незнакомо это чувство, но кивнула и пригласила меня в кабину к пилотам.
— Вот он… — начала она, обращаясь к приборам, а те дрожали своими стрелками.
— Мне чего-нибудь куснуть, парни, — обратился я к летчикам. — Честное слово, прямо мутит…
— А может, ты и выпить желаешь? — повернулся ко мне второй пилот, и я узнал его. Он позапрошлый год увез у Ильи девчонку и бросил. Закружил ее, зашаманил, назвонил ей о своем космическом назначении, таинственно намекая, что записан в отряд космонавтов, и она, Тоня-Тонюшка-Антон, только она может стать его звездной подругой. Антошка была тем и хороша, что кроме женского из нее просвечивало столько человеческого. Рядом с ней было радостно, светло и чуть тревожно. Ильи нет, Антошка болтается по геологическим партиям, пытаясь обрести уважение к себе, а второй пилот по-хозяйски лениво поглядывает на гладкую спину стюардесски, а та, высвечивая глазами, выгибается и перебирает ножками.
— Эй, Алеша! Где ж так долго плутал, бродяга? Спасибо, что заглянул поздороваться! — улыбается командир — литой, тяжелый и добрый. Поседел командир на завьюженных полярных трассах и помнит всех геологов в лицо.
Три года назад в переполненном муравейнике заполярного аэропорта, когда осенняя распутица закупорила все летные дорожки и люди по неделям маялись на замусоренном полу и проклинали всех богов с боженятами, я без надежды подошел к озабоченному командиру. Тот несколько раз заходил на рацию, в диспетчерскую, раскрывал и закрывал планшетку.
— Возьми!
— Горит?! — прищурился командир. — Грыжа? Радикулит? Бабка помирает? Свадьба? Ну! — потребовал он. — Куда торопишься? Придумай! — и отвернулся.
— Научный совет собрался. Диссертацию мне защищать, понял? — пробормотал я невнятно, и так стыдно мне стало, пошлет сейчас ко всем чертям командир.
— Ты-то?! — удивился он, разглядывая драные мои брючонки. — Том Сойер ты или Дон Кихот? Дис-сер-та-ция?! — поражается такой бесстыдной трепотне командир. — У меня вот сестра доцент. Зинаида! — уважительно сообщил командир.
— Зуева, что ли? Зинаида Кирилловна… — вспомнил я, потому что случайно услышал фамилию командира. — Ничего тетка, ума не занимать, только зануда — каждую мелочь до иголки оттачивает.
— Ну, да-е-ешь! — обрадовался командир Зуев. — Только зануда она знаешь отчего?
— Отчего? — переспросил просто так, чтобы отойти и, может быть, никогда не встретить этого человека.
— Оттого, что она пятерых нас без матери подняла, понял?! — отрубил командир, еще раз вгляделся в рваные брючишки и посадил меня в смертельно забронированное кресло, куда обычно усаживается областное начальство.
— Где ж ты плутал, Алеша? — добро улыбается командир. — Отыскал, поди, медяшку и за орденом летишь? Высматриваю в газетах фамилию твою, видно, пропустил?
— Он почему-то кушать просит, командир, — пожаловалась стюардесса, притрагиваясь девчоночьей щекой к каменному плечу второго пилота.
