Джули Пауэлл - Путешествие мясника
Но сейчас я совсем не об этом. Сейчас я говорю об объективной исключительности, очевидной для каждого, у кого есть мозги и сердце. И дело не в том, что Эрик добрее, чище, умнее или тоньше других, — хотя очень часто так оно и есть, — а в том, что он… светится. Я не собираюсь сейчас рассуждать о душе или прочей ботве, но внутри у Эрика и правда горит какой-то свет. Возможно, дело в том, что он живет как будто почти без кожи, ничем не защищаясь, — не как отчаянный сорвиголова, а как нежный и прозрачный росток. Но и это не совсем правильно. Потому что он вовсе не хрупкий и его не надо всеми силами оберегать, хотя он часто вызывает во мне такое желание и оно не приносит нам обоим ничего хорошего. Черт, так в чем же дело? Наверное, в том, что он честный. Не в том идиотском смысле, что всегда говорит правду, никого не обманывает и тому подобное. Просто в нем совсем нет дерьма. Тараканов у него, конечно, хватает, как и у всех, а дерьма нет. В нем есть внутренняя чистота, которой я ужасно горжусь. Горжусь так, будто это моя чистота. Как будто Эрик — это моя суррогатная душа.
Что-то здесь, наверное, не так. Душа ведь должна быть своей собственной. И я могу гордиться ею или стыдиться ее. Но почему-то мне гораздо легче пользоваться душой Эрика.
Может, именно из-за этого я и не хочу, чтобы он был здесь, со мной. Может, какое-то время мне полезно пожить без души. Или если не совсем без души, то так, чтобы она находилась подальше от моего грешного тела. Может, я просто устала нести эту тяжесть.
Уже почти полночь. Водитель слушает по радио репортаж о футбольном матче. Голос комментатора становится все более громким и возбужденным, и в тот момент, когда он срывается на крик, мы как раз проезжаем мимо ярко освещенного кафе. За витринами вдруг что-то взрывается: я слышу дружный рев мужских голосов и вижу скачущие мужские тела.
— Господи, что там случилось?
Водитель улыбается мне в зеркале заднего вида:
— Гол.
* * *Этим утром встреча назначена у дверей спортзала. Армандо выходит, прижимая к уху мобильный телефон, на ходу посылает мне воздушный поцелуй и машет рукой, приглашая следовать за ним к машине. Это невысокий, энергичный крепыш, совсем не похожий на высокого, худого, слегка меланхоличного Сантьяго. У него широкое загорелое лицо, низкий лоб, щербинка между передними зубами, коротко подстриженные курчавые волосы, напоминающие проволочную мочалку для посуды, и черная щетина, тщательно поддерживаемая в трехдневном состоянии. Армандо — друг Сантьяго. Он выращивает водяных буйволов, и сегодня мы едем посмотреть на его стадо.
Почти всю долгую дорогу на юго-запад Армандо разговаривает по мобильнику и лишь изредка прерывается, чтобы рассказать мне о своем бизнесе и о том, как он мечтает завоевать местный рынок. С Европой у него и так все в порядке: там разбираются в здоровой пище и охотно покупают экологически чистых и нежирных водяных буйволов, а вот аргентинцы любят, чтобы мясо было «помясистее».
За границей города пейзаж быстро становится пустынным: широкие поля с пасущимся на них скотом разделяются грунтовыми дорогами и рядами низкорослых деревьев. Наверное, это и есть пампасы. Такие же пыльные, плоские и бесцветные, как наш Техас. Край скотоводства.
Армандо спрашивает, что именно я хочу увидеть, и я отвечаю: «Все, что у вас есть». Он объясняет, что сейчас мы едем на скотный двор, где содержится одно его стадо. Лето и осень были очень сырыми. Земля у Армандо болотистая, и именно поэтому он решил разводить водяных буйволов. Первым в Аргентине, как он уверяет. Но этот год оказался слишком мокрым даже для этих любящих грязь животных, и, чтобы они набрали нужный вес, их пришлось откармливать в загоне. Проблема в том, что в Европе правила импорта запрещают закупать животных, которых хоть один день откармливали в загоне, и теперь Армандо вынужден продавать своих буйволов в Аргентине, что менее выгодно и надежно. Тем не менее он не унывает и уверен, что все у него получится. Стиль жизни аргентинцев уже меняется, теперь они больше следят за своим здоровьем и происхождением пищи. Армандо напоминает мне Джоша, тоже вечно полного грандиозных планов, которые, как ни странно, иногда осуществляются.
— Вы уже побывали в «La Brigada»?
— Да, я там обедала. Мне очень понравилось!
— Между прочим, там готовят и мясо моих буйволов.
— Правда? Надо будет попробовать. — Это, конечно, вряд ли. Скорее всего, я и в следующий раз не удержусь от соблазна заказать изумительный стрип-стейк.
— А во втором ресторане Сантьяго вы были?
У Сантьяго есть еще небольшой ресторанчик азиатской кухни.
— Нет пока.
— Он тоже покупает у меня буйволов. Очень ароматное получается мясо.
Примерно через час мы приезжаем на скотный двор. Армандо вылезает из машины, открывает замотанные цепью ворота, и мы сворачиваем на проселочную дорогу с глубокими колеями. По обе стороны от дороги — разбитые копытами болотистые пастбища. Между кучами навоза и сухими травинками бегают курицы. Мы подъезжаем к скоплению сараев и загонов, среди которых выделяется единственное низкое бетонное здание. Вероятно, это контора. Мы выпрыгиваем из машины прямо в грязь. Я здороваюсь с подбежавшими к нам собаками, а Армандо тем временем пожимает руки группе мужчин в куртках и грязных резиновых сапогах. Некоторые из них работают нё скотном дворе; другие — это покупатели, которых он надеется соблазнить своими буйволами. У Армандо здесь много дел, поэтому после коротких представлений я отступаю на второй план и стараюсь никому не мешать. Чуть отстав, я иду за мужчинами к загону, где кучкой столпились буйволы: блестящие черные бока, темные глаза и широкие рога, спускающиеся на спину, похожие на разделенные пробором, набриолиненные прически щеголей двадцатых годов.
Двое работников начинают загонять буйволов в узкий коридор в конце загона. Животные кажутся очень нервными, но в то же время удивительно послушными. В настоящую панику буйвол впадает, только если остается в одиночестве. Но когда пастухи загоняют двух первых буйволов в коридор, остальные следуют за ними, нос к хвосту, совершенно безропотно, лишь изредка обращая к нам поверх ограды укоризненные взгляды. Армандо просит меня отойти на безопасное расстояние, и я подчиняюсь, хотя эти ребята совсем не кажутся мне опасными.
В соседнем загоне корова только что родила. То есть буквально только что. Очаровательный белый теленок с двумя черными полосами на щеках — как будто заживший шрам от столкновения с пумой, все еще мокрый и не стоит на ножках, а у коровы выходит детское место. Как говорит Эрон, век живи — век учись; вот, например, сегодня я узнала, что именно корова делает с последом. Бр-р-р. Наверное, она поклонница Тома Круза. Правда, какая-то часть угощенья достается черному псу — по крайней мере, ему удается полизать кровь. И еще раз: бр-р-р. Но в остальном пес очень славный, и когда он подходит ко мне знакомиться, приходится его погладить, хотя морда у него еще вымазана красным.
