Андрей Троицкий - По Америке с русской красавицей
Процедуры, анализы (забор крови – четыре раза в день, первый раз – в половине шестого утра). Я лежал в двух палатах. Сначала моим соседом оказался некий Джозеф, чернокожий пожилой мужчина, всю жизнь он плавал матросом на торговых кораблях, десять лет назад бросил якорь в Чикаго, здесь женился, но счастье оказалось недолгим. С женой они расстались.
Родственников у Джо не было, за несколько дней к нему ни разу не пришел посетитель. Тяжелая болезнь не оставляла надежд на будущее, страшную правду от него никто не скрывал. Джо приходилось самому заботиться о переселении в мир иной. Он держался очень спокойно, как-то скучно, будто готовился не к смерти, а к какой-то медицинской процедуре. Персонал больницы оказал ему помощь в покупке места на кладбище, оно обошлось в четыре тысячи долларов, и могильного камня.
Джо каждый вечер, засыпая, произносил одни и те же слова.
– Умирать – дорогое удовольствие. А жить еще дороже.
Вскоре меня перевели в другую палату, там соседом был этнический русский, майор строительных войск СССР в отставке Павел Иванович, поселившийся в Америке почти четверть века назад. Павел Иванович охотно откликался на имя Пол.
Он проходил курс лечения после инсульта, шел на поправку. У кровати всегда сидел кто-то из родственников, жена, дочь или сын. С ними Павел Иванович, то есть Пол, почему-то общался только на английском, почти безупречном. Время от времени, видимо, давал о себе знать перенесенный инсульт, Пол сбивался на немецкий язык. И тогда его любимым словом становилось «фирштейн» (понимаешь).
– Завтра жена принесет салат оливье, – сказал он мне по-английски. – Угощу. Фирштейн?
– Фирштейн, – кивнул я. – Но меня завтра выписывают.
Пол перешел на английский, поделился воспоминаниями детства и ранней юности, рассказ о первой любви, но на полуслове замолчал и забылся сном.
Мне встречалось много русских, которые косили под американцев. У кого-то получалось лучше, у кого-то хуже. В общем и целом – не слишком убедительно. Русского человека, как бы ни был хорош его английский, – выдает множество мелких деталей, по которым нетрудно определить национальность. Лично я свою национальность никогда не скрывал, зачем заниматься этой ерундой – до сих пор не понимаю, напротив, я гордился, что русский.
Здесь кстати будет небольшой отрывок из одной моей книги о похождениях русского адвоката Дмитрия Радченко, дело происходит в Америке.
«Корзин наполнил стакан, сел напротив и сказал:
– Ты похож на русского.
– Я по крови поляк, – соврал Радченко. – Мы с родителями приехал в Штаты, когда мне исполнилось двенадцать.
– Не ври, – усмехнулся Корзин. – Кого ты хочешь обмануть, парень, меня? Ты, конечно, неплохо болтаешь по-английски. Но… Ты не поляк и не американец.
– Почему вы так решили? – последнюю фразу Радченко произнес по-русски. – Акцент?
– Пол Нью-Йорка говорит с акцентом. Рукава твоего пиджака. И сам пиджак слишком длинный. Только русские покупают и шьют костюмы с рукавами, которые на два дюйма длинней, чем надо. Смотри, рукав достает почти до основания большого пальца. Это в России признак хорошего тона, зажиточности. Русского чиновника или бизнесмена легко определишь по длине рукава. Даже со спины посмотришь на человека и видно – наш фрукт.
– Всего-навсего рукав?
– А ты чего хотел? Этого достаточно. Ну, и еще и покрой костюма. Прямой крой пиджака с врезными карманами и одной шлицей теперь не актуален. Полуприталенный – вот, что тебе надо.
– Костюм у меня покупной, итальянский.
– По виду не скажешь. Ну, итальянцы тоже хороши. Привозят в Россию костюмы с расчетом на местный азиатский вкус. Ты по профессии не адвокат?
– Почему вы так решили?
– Врешь складно, – Корзин полез в сервант и протянул гостю визитную карточку. – Если понадобится работа, звони».
* * *Я вышел из больницы здоровым человеком. Через месяц стали приходить счета за медицинское обслуживание. Я распечатывал конверты, тоскливо смотрел на цифры, срисованные из учебника астрономии, и мучился вопросом: может быть, лучше было умереть еще тогда, в машине «скорой помощи»?
Счета поступали не только из больницы. Например, анализами занимаются различные частные лаборатории, – они и выставляют счета. Стопка писем все росла, общая стоимость услуг перевалила за сто тысяч долларов и продолжала увеличиваться. Шло время, выжидая, я не платил. Мои кредиторы стали нервничать и напоминать о деньгах, писать, что передадут задолженность в коллекторское агентство. Я тоже нервничал.
Но тут позвонил ангел спаситель, – социальный работник.
– Привет, – сказал ангел. – Выздоравливаете?
– Почти выздоровел.
– Тогда запишите, какие бумаги мне нужны.
Собственно, эта девушка по имени Эн появилась еще раньше, в больничной палате, как только я пришел в себя. Она объяснила, что работает на правительство штата, – такие социальные работники сидят в каждой больнице, – и следят, чтобы медики не драли семь шкур с человека, который не может оплатить лечение в полном объеме. Я отвез Эн кое-какие документы, показывающие мои доходы за прошлый год, собственность, которой владею, включая машину и выплаченную квартиру. Все по-честному, иначе нельзя.
Бумаги ушли в правительство штата, откуда я получил ответ: мой долг больнице снижен до тридцати тысяч. Но эти деньги я смогу выплачивать не сразу, а в рассрочку, пятьдесят долларов в месяц, пока не погашу задолженность. Из груди вышел вздох облегчения. Пятьдесят долларов в месяц… Не так уж много за спасенную жизнь. С частными фирмами, которые занимались моими анализами, пришлось договариваться через адвоката. Пятидесятипроцентную скидку я все-таки получил.
Иногда звонили друзья и спрашивали, можно ли меня поздравить с возвращением с того света. Искусственная кома – это где-то совсем рядом со смертью. Я охотно принимал поздравления.
– Ты видел темный коридор и свет в конце его?
– Что-то такое было, – отвечал я, не хотелось разочаровывать людей, которым почему-то нравится этот образ: коридор и свет. – Что-то такое, кажется, видел…
– Серьезно, значит, это все правда? Ну, то, что испытывают люди, когда жизнь уходит. И ты оказываешься в ярком свете на пороге рая, так?
Забираться далеко в лабиринт фантазий не хотелось.
– Про рай не уверен. Если честно, я увидел свет, когда с меня списали три четверти долга. Даже больше. Вот тогда мне стало легче.
* * *Если бы я был бедняком, – мои долги больнице просто аннулировали. А если на моем банковском счету оказались большие деньги, – тогда пришлось бы раскошелиться.
Да, медики не в восторге от того, что их услуги не оплачивают полностью или не оплачивают вовсе, но, что поделаешь, – закон все-таки на стороне больных. В худшем случае, если бы дело дошло до суда, никто не отобрал бы у меня квартиру, машину, – закон запрещает изымать в счет погашения долга квартиру, какой бы дорогой она не была, – если это единственная квартира. То же касается и движимого имущества: если машина единственная, – можно не волноваться.
