Валентин Берестов - Государыня пустыня
У костра появилась заспанная фигура с дырявым ведром. Значит, рабочим стало холодно.
Теперь у нас новые землекопы — ребята-старшеклассники из ташаузской школы-интерната № 2. Жаль, они приехали после того, как все лучшие находки уже были сделаны. Они работают с увлечением и засыпают нас вопросами. Часто пишут в школу и на конвертах ставят такой адрес: «Девочкам из 8-го класса „А“ от мальчиков-археологов, лично в руку». Они дружны, приветливы, очень дисциплинированны. Старший следит за порядком.
Как-то один мальчишка пришел на склад и попросил папиросы. Через полчаса старший принес папиросы назад и деловито сообщил: «Он не курит».
Мы собираемся написать директору школы официальное письмо на бланке, с печатью, с подписями всех участников экспедиции — поблагодарить преподавателей за то, что они так хорошо воспитывают ребят.
— Пожалуйста, не забудьте вставить фразу: «Мы все очень их полюбили», я на этом настаиваю, — напоминает начальница нашего отряда Марианна Александровна Итина.
Это, конечно, странно — вводить в конце повествования как новое лицо столь значительную фигуру. Марианну Александровну надолго задержала в Москве тяжелая болезнь матери. Она приехала только за две недели до конца работы. Два месяца ожидали ее аккуратная палаточка, раскладушка, чемодан в цветном чехле. Когда выяснилось, что Марианна приедет поздно, Лоховиц любезно подготовил для нее раскоп: снял насыпь, сделал разрез, нашел контуры огромной ямы.
Но все ото время начальница незримо присутствовала среди нас. Ее излюбленное место за столом оставалось незанятым. Раскопы располагались поблизости от большого кургана с дромосом, который Марианна раскопала в прошлом году. Ее полевой дневник переходил из рук в руки как образец. Мы знали, что Марианна очень строго относится к документации.
Обществом друг друга мы были обязаны ей. Классическая музыка, которую мы слушали вечерами, тоже напоминала о Марианне. Она страстная любительница музыки, и эти ночные концерты — традиция возглавляемых ею отрядов.
Мы с Оськиным ждали приезда начальницы с некоторым страхом. Ведь мы отпустили бороды и запустили документацию, чего Марианна не потерпит.
Марианна приехала в ночь на воскресенье. Палатка, как я уже сказал, была готова ее принять. Проснувшись, мы услышали звонкий голос начальницы, рассказывающей московские новости, и побежали к ней.
— А где же наша царевна Несмеяна? — спросила начальница. И в палатку влетела хохочущая Светлана. Ее находки и то, что она пережила, открывая их, окончательно сдружили девушку со «старыми хорезмийцами». Ведь теперь ей, как и нам, было что вспомнить.
И еще одна деталь. Светлана дала мне почитать сказки Андерсена, которые она всегда возит с собой. Вместо закладки в книге лежал каталог выставки древних золотых изделий, привезенных из итальянских музеев. Среди этрусских древностей были золотые фигуры, похожие на те, что откопала Светлана. В конце каталога стояла дата выставки. Так я узнал, что Светлана ходила на выставку буквально за несколько дней до отъезда в экспедицию. Древнее золото еще сверкало в ее памяти, когда Светлана начала раскапывать свой курган. И то, что ей за несколько дней до отъезда казалось сказкой, совершенно неожиданно сбылось.
Все произошло в соответствии со строгими законами доброй волшебной сказки: сокровища открылись тихой девушке, любившей смотреть на звезды и на степные закаты и в глубине души по-детски верившей в чудеса.
Возвращаюсь в палатку. Оськин уже спит. Котенок куда-то сбежал. Снова влезаю в холодный мешок. И снова меня будит собачий лай. На этот раз громкий, свирепый.
У нас в лагере живет еще один пес. Он пришел к нам из степи то ли на запах жилья, то ли по еще не остывшим следам машины. Это был серьезный пес. Он не набрасывался на еду, которую ему давали, а зарывал ее про черный день.
Когда пес убедился, что мы его приняли, он решил служить нам верой и правдой. Но как это сделать? Овец у нас не было. Оставалось только лаять на чужих. Пес рычал то на одного из нас, то на другого. Понимал, что ошибся, и воротил голову от стыда. Он никак не мог сообразить, кто же чужой, от кого нужно охранять хозяев. Бедняга чуть не свихнулся. Потому что чужих здесь не было.
Кстати, если бы скифа спросили, как называется это существо, он бы ответил: «Спака». «Собака» — скифское слово.
Если б древнему хорезмийцу показали нашего кутьку, дремлющего у костра, и спросили бы, кто это, хорезмиец ответил бы: «Кути». Это одно из немногих слов, известных нам из древнехорезмского языка.
Лингвистические размышления успокоили меня, и я уснул.
Глава девятая
Когда мы ехали сюда по давно знакомой железной дороге, меня поразили две картины.
Я стоял у окна и смотрел на привычную казахстанскую степь. Рассеянным взглядом я следил, как за окном играют солнечный свет и тени от облаков. Это оживляло однообразие степи: то пятна освещенной солнцем выжженной травы, то темные пространства, затененные облаками. Вдруг я поднял взгляд и увидел, что никаких облаков на небе нет и что очертания у теней прямоугольные. То, что я считал тенями, оказалось свежими пашнями, а золотые пятна — только что убранными полями. Степь за окном потекла быстрей: то мелькал силуэт комбайна, то белые домики, то вагончик. Казалось, все это родилось чудом, только сейчас, из игры света и теней.
Наши новички глядели в окна без всякого волнения. Они прекрасно знали, что такое целинные земли. И вдруг раздались восторженные возгласы, новички прижались носами к стеклам. Они увидели верблюда.
Вечером поезд Москва — Андижан остановился на маленькой степной станции. Между нашим составом и перроном стоял встречный поезд Андижан — Москва. Наш состав был оживленный, наполненный светом. Народ так и валил из дверей вагонов подышать степным воздухом. Во встречном царили тьма и тишина. За стеклами слабо синели ночники. Из вагонов выходили одни заспанные проводницы с фонарями в руках. Тут встретились два времени: мы везли с собой оживление московского вечера — в вагонах встречного полной хозяйкой была ночь, спустившаяся с Тянь-Шаня.
А на степной станции было свое время, не совпадавшее со временем, по которому жили и тот и другой составы.
И я снова ощутил, до какой степени мы, люди, слиты с природой, в которой живем.
2Живя здесь, на Тагискене, по строгому экспедиционному режиму, мы тоже стали частицею степи. Мы привыкли к сухости воздуха, к безоблачному небу, привыкли смотреть вдаль, привыкли к низеньким растениям с их чуть горьковатым запахом.
