Джером Джером - Трое в лодке, не считая собаки
— Быстрее сюда! Тут на палке настоящая обезьяна!
Прийти на выручу я не мог, потому что мы, как назло, не позаботились захватить с собой запасной шест. Мне оставалось только сидеть и смотреть на беднягу. Никогда не забуду его лица, когда шест, вместе с ним, плавно опускался в воду — оно было исполнено глубокого созерцания.
Я следил, как он медленно погружается в воду, и видел, как он, грустный и мокрый, карабкается на берег. Он представлял собой такую уморительную фигуру, что я не мог удержаться от смеха. Какое-то время я продолжал хихикать, после чего мне вдруг пришло в голову, что смеяться, на самом деле, если подумать, не над чем. Вот он я, один в плоскодонке, без шеста, беспомощно несусь по течению — может быть, на плотину.
Я страшно разозлился на своего приятеля, за то что он махнул в воду и сбежал таким образом. Шест, во всяком случае, мог бы оставить.
С четверть мили меня несло течением, а потом я увидел рыбачий ялик, на якоре посередине реки, и в нем двух пожилых рыбаков. Они заметили, что я двигаю прямо на них, и стали орать, чтобы я убирался с дороги.
— Не могу! — закричал я в ответ.
— Да ты хоть бы пальцем пошевелил!
Я разъяснил им положение дел когда оказался ближе; они поймали меня и одолжили шест. До плотины оставалось с полсотни ярдов. Я был рад, что они там оказались.
Первый раз плавать на плоскодонке я отправился в компании с тремя приятелями; они собирались показать мне как это делается. Мы не смогли выйти вместе, поэтому я сказал, что приду первым, найду плоскодонку и поболтаюсь у берега, немного попрактикуюсь до их прихода.
Плоскодонки я в тот день не достал, все уже было разобрано; мне оставалось только сидеть на берегу, глазеть на реку и ждать друзей.
Вскоре мое внимание привлек человек в плоскодонке, на котором, как я заметил с некоторым удивлением, была точно такая же куртка и шапочка как у меня. В плоскодонках он явно был новичком, и его выступление было весьма увлекательным. Нельзя было угадать, что случится, когда он воткнет шест; очевидно, он не знал этого сам. Он толкал лодку то по течению, то против; порой он просто начинал крутиться волчком на месте, объезжая вокруг шеста. И независимо от результата всякий раз одинаково сердился и удивлялся.
Народ на реке этим зрелищем вскоре не на шутку увлекся; зрители стали биться об заклад, каков будет исход следующего толчка.
В конце концов на противоположном берегу появились мои друзья; они остановились и также стали за ним наблюдать. Он стоял к ним спиной, и им было видно только куртку и шапочку. Тем самым они немедленно сделали скоропалительный вывод, что это я, их возлюбленный друг, устроил здесь показательное выступление, и радость их не имела границ. Они стали безжалостно глумиться над ним.
Сначала я не осознал их ошибки и подумал: «Как неучтиво с их стороны вести себя подобным образом, да еще по отношению к совершенно постороннему человеку!». Я уже собирался им крикнуть и выбранить, но сообразил в чем дело и удалился за дерево.
Ах, как они веселились, как дразнили бедного юношу! Добрых пять минут они торчали там, выкрикивая непристойности, издеваясь над ним, глумясь над ним, уничижая его. Они усыпали его затхлыми шуточками; они придумали даже несколько новых и запустили в него. Они выложили ему весь запас неофициальных семейных приколов, принятых в нашем кругу и ему, разумеется, полностью непонятных. Наконец, не в силах более выносить жестокие издевательства, юноша обернулся, и они увидели его лицо!
Я был счастлив отметить, что у моих приятелей еще сохранились остатки приличия, чтобы почувствовать себя круглыми дураками. Они объяснили ему, что думали что его знают. Они сказали, что они надеются, что он не считает, что они способны нанести подобные оскорбления кому бы то ни было кроме ближайших друзей.
Конечно, если они приняли его за своего друга, оправдать их можно. Помню, Гаррис как-то рассказывал мне один случай, который произошел с ним в Булони, во время купания. Он плавал недалеко от берега, как вдруг кто-то схватил его за шею и потащил под воду. Гаррис начал неистово отбиваться, но тот кто овладел Гаррисом был, видимо, подлинным Геркулесом; все попытки вырваться оказались бесплодны. Гаррис уже перестал брыкаться и попытался было обратить мысли к серьезным вещам, когда злодей отпустил его.
Гаррис снова стал на ноги и огляделся в поисках своего потенциального убийцы. Душегуб стоял рядом и от души хохотал, но увидев лицо Гарриса, всплывшее из-под воды, отшатнулся и ужасно сконфузился.
— Прошу прощения, честное слово… — пробормотал он растерянно. — Я принял вас за своего друга!
Как считал Гаррис, ему повезло, что его не приняли за родного. Тогда бы его утопили на месте.
Плавание под парусом также требует знания и тренировки, хотя когда я был мальчишкой я так не думал. Я был уверен, что сноровка придет сама собой, как в лапте или в пятнашках. У меня был товарищ, который придерживался таких же взглядов, и вот однажды в один ветреный день мы решили попробовать это дело. Мы гостили тогда в Ярмуте и решили выйти в рейс по реке Яр. На лодочной станции возле моста мы наняли парусный шлюп — и вышли.
— Денек-то свежий, — напутствовал нас лодочник. — Лучше возьмите риф, а пройдете излучину, двигайте в крутой бейдевинд.
Мы ответили, что а как же он еще думал, и на прощание бодро пожелали ему «счастливо оставаться», недоумевая про себя, что значит «двигать в крутой бейдевинд», откуда брать этот «риф» и что с ним делать, когда мы его возьмем.
Пока город не скрылся, мы шли на веслах, и затем, выбравшись на простор, над которым носился уже не ветер а целый ураган, решили что пора начинать операцию.
Гектор — кажется, его звали так — продолжал грести, а я начал раскатывать парус. Хотя задача оказалась нелегкой, я в конце концов с ней справился, и тут появился вопрос — где у паруса верх?
Руководствуясь неким природным инстинктом, мы, понятное дело, решили, что верхом был низ, и начали крепить парус наоборот, вверх ногами. Чтобы его поставить (пусть даже так), все равно ушла прорва времени. По-видимому, у паруса создалось впечатление, что мы играемся в похороны, причем я — труп, а он — погребальный саван.
Обнаружив что это не так, он треснул меня по голове гиком и решил больше ничего не делать.
— Намочи его, — сказал Гектор. — Сунь в воду и намочи.
Он объяснил, что люди на кораблях всегда мочат паруса, прежде чем их поставить. Я намочил парус, но стало еще хуже. Когда парус липнет к вашим ногам и обворачивается вокруг головы даже сухой, это неприятно; когда мокрый — это просто непереносимо.
