Луи Буссенар - Остров в огне
Доктор Серано столько раз доказывал преданность и верность кубинскому восстанию, в течение стольких лет был связан бескорыстной дружбой с Масео, что генералу и в голову не приходило усомниться в его порядочности.
Не нужно считать наивным блестящего воина: твердость его характера, благородство, профессионализм, проницательность вызывали восхищение даже у врагов.
Масео был неутомим в работе, терпелив, вдумчив, очень принципиален, но всегда снисходителен и справедлив. Он прошел суровую школу невзгод, хорошо знал людей и доверял далеко не каждому. Завоевать его расположение можно было только делами — такими поступками, которые не оставляли места для сомнений в намерениях их совершавших. Но уж тогда генерал раскрывался полностью, считая, что больше нет причин для подозрительности, какая вообще-то необходима ответственным за судьбы страны военным и политическим деятелям.
Вполне понятно, Масео при сложившихся обстоятельствах, не раздумывая, поверил тому, что сказал доктор Серано. Иначе и быть не могло: ведь тот был его лучшим другом, его alter ego.
Генерал изменил маршрут войска по совету доктора, добровольно взявшего на себя роль разведчика во время разгрузки «Бессребреника».
Повстанцы отступили к горам неподалеку от Мариельской дороги, где Масео разбил настоящий укрепленный лагерь. Там располагались и вот уже месяц проходили обучение резервные части. Масео рассчитывал использовать их для захвата провинции Гаваны.
Он собирался двигаться в лагерь иным путем и в иное время. Но поскольку дорогу захватили испанские войска — так утверждал Серано, — выбора не было.
Масео и несколько всадников, среди которых были доктор и молодой адъютант Франсиско Гомес, ехали впереди войска.
Светало. Пока ничего подозрительного не замечалось. Поход начинался спокойно, и генерал рассчитывал, что все закончится благополучно.
Он по-дружески разговаривал с доктором:
— Как же здорово, дорогой Серано, что тебе вздумалось пошататься и ты узнал и рассказал мне об опасности, которая нас поджидала! Спасибо еще раз, дружок, за твои усердие, сообразительность и храбрость.
Доктор подергивал бородку, поправлял пенсне и ничего не отвечал: он же понимал, что совершил подлость. А Масео, принимая молчание за скромность, с улыбкой продолжал осыпать его горячими похвалами и словами признательности.
Отряд подъезжал к густой пальмовой роще, стоящей среди кустарников нижней саванны. Вдруг доктор остановился и спрыгнул с лошади.
— В чем дело? — спросил Масео.
— Да ничего. Просто у меня седло что-то ерзает… Подпруга слабо затянута. Я сейчас…
Пока предатель занимался выдуманным делом, солдаты ушли вперед метров на пятнадцать.
Тут шагах в пятидесяти от них справа из пальмовой рощи появились белые облачка. Послышались выстрелы. Неожиданно Масео дернулся в седле и схватился рукой за грудь. На белом доломане[138] расплывалось большое красное пятно. Смертельно раненный, генерал покачнулся и отпустил поводья.
— Меня убили!.. — пробормотал он. — Боже… сохрани… родину!.. Да здравствует свободная… Куба!
Ударило и в лошадь, она, падая, потянула за собой всадника. К нему подбежал, что-то крича, изображая полное отчаяние, Серано.
Людей из отряда прикрытия, в большинстве тоже раненных, охватила необъяснимая паника. Они, повернув назад, устремились к основной части войска, трусливо бросив командира.
Только один остался верен генералу — Франсиско Гомес, достойный представитель своего героического рода. Он соскочил с коня и бросился к Масео. У того на губах выступила кровавая пена, и он уже никого не узнавал.
Серано, решив до конца сыграть позорную комедию, подбежал к генералу и расстегнул доломан. Опустив голову, он воскликнул как бы дрожащим голосом:
— Никакой надежды!.. Масео мертв!.. Пойдем, Франсиско, мы отомстим!
Юноша, покачав головой, с возмущением ответил:
— Пока я жив, убийцы не дотронутся до него!
Не считая уместным возражать, Серано молча впрыгнул в седло и умчался.
В это время несколько испанских солдат выскочили из пальмовой рощи и побежали к мертвому телу Масео. Ни один из них не выстрелил в Серано. На то у них были серьезные причины. Тот, кто замыслил и подготовил вместе с ними эту засаду, должен был остаться невредимым.
В надежде, что кто-нибудь поможет ему вырвать из рук врага тело героя борьбы за независимость, юный Гомес приготовился драться один против всех. Держа в руках винчестер, каким были вооружены и офицеры и солдаты, он спрятался за лошадью и открыл огонь. Юноша, почти подросток, защищающий драгоценные останки от многочисленного, закаленного в боях отряда противника, производил величественное и в то же время трогательное впечатление. Это вызывало уважение даже у врага. Один из офицеров крикнул:
— Отойдите!.. Мы вам не причиним зла…
— Ни за что! — воскликнул звонко Франсиско. И продолжал стрелять по рядам атакующих. Кто-то упал.
— Огонь! — скомандовал испанский командир.
На бесстрашного солдата обрушился град пуль. Левая рука была в двух местах раздроблена. Лошадь, за которой он укрылся, свалилась. Франсиско обернулся и, увидев, что никто не спешит, да и некому спешить ему на помощь, сказал:
— Здесь я и умру!
Юноша лег, укрывшись за крупом теперь мертвой лошади, и, с трудом действуя здоровой рукой, снова открыл огонь. Противник — а его число росло на глазах — не остался в долгу. Стоявшие поодаль мамбисес, так и не поняв, что делать из-за противоречивых приказов, совсем растерялись. Франсиско Гомес, весь изрешеченный пулями, лежал бездыханный.
От рощи, где в ожидании атаки укрывались пехотинцы, отделился отряд испанских кавалеристов. Командир, подъехав к телу генерала, спешился. Наклонившись, он сказал:
— Да, это Антонио Масео.
Это подтвердили и сопровождавшие его офицеры. Потом, убедившись, что генерал скончался, командир отсалютовал саблей и сказал взволнованно:
— Господа, нашего самого опасного врага больше нет. Отдадим должное его останкам!
И все последовали примеру командира, сверкнули лезвия. Затем вскочили на лошадей и вернулись в рощу.
Тем временем повстанцы, еще недавно совсем растерянные, постепенно приходили в себя. Ужасное известие, полученное от отряда прикрытия и подтвержденное Серано, привело их в отчаяние. Его сменила безудержная ярость. Все — солдаты и офицеры — кричали:
— Отомстим за Масео!.. Отомстим за Масео!..
Самые горячие, не дожидаясь приказа, бросились к телам погибших. За ними последовали и другие. Вскоре там уже сконцентрировалась бо́льшая часть корпуса.
