Эмиль Брагинский - Солнце в декабре
В машине было нестерпимо жарко, солнце палило изо всех солнечных сил, джемпер и плащ давили меня своей ненужной тяжестью, и я не слишком лестно думал о бюро прогнозов.
Отправились на Слоновий остров почти из центра города, от роскошной арки желтого базальта, которая называется «Ворота Индии».
Когда мы прибыли на площадь возле Ворот Индии, полил дождь. После циклона в Мадрасе этот дождь в общем-то не произвел на меня особого впечатления, но в циклон я мог отсиживаться в отеле, а сейчас… Поль внимания на дождь — Переводчица вышла из машины, направилась к набережной и там спокойно пошла к ступенькам, которые прямиком вели в Аравийское море.
— Возьмите плащ! — крикнул я.
Меня не удостоили ответом, я накинул плащ и бросился вслед.
Катер плясал на волнах, которые появились вместе с дождем. Неизвестно откуда взявшийся подул пронизывающий, холодный ветер. Дождь хлестал по волнам, будто подгонял их. Я спустился по скользким ступеням, сделал неудачную попытку свалиться в воду и очутился на катере.
Я искренне надеялся, что в связи с ухудшением метеорологических условий поездка будет отменена. Но рулевой включил двигатель, и теперь к качке прибавился озноб. Двигатель, очевидно, был мощным: он сотрясал катер с такой силой, что тот ходуном ходил. Рулевой, элегантный мужчина, одетый по-европейски — белая рубаха, узкие брюки, теплый шарф на шее, повязанный с нарочитой небрежностью, — скинул узконосые ботинки (только они мешали ему плыть по морю), повернул руль, и мы отбыли. Я сидел на мокрой скамейке рядом с модным молодым французом, служащим парижского аэродрома Орли. Смелый паренек твердо помнил, что он находится на юге, южнее двадцатой параллели. На нем была тонкая розовая распашонка без рукавов. Губы у него побелели, и он, как поется в старой песенке, «посинел и весь дрожал». Зато Переводчица стояла, гордо выпрямившись и умудряясь сохранять равновесие, когда катер делал попытку вышибить пол у нее из-под ног. Она мерзла, конечно, но не брала плащ у мужчин, показывая, что женщины более выносливы, более мужественны — одним словом, мы старались на нее не смотреть, чтобы не чувствовать своего мужского ничтожества.
Сквозь пелену дождя видна была знаменитая, многократно описанная бомбейская гавань. Я увидал советское судно, по-моему, поручиться не могу, это был танкер под названием «Григорий Ачканов». В голову мне пришел следующий сюжет: «Сейчас наш катер перевернется. И моряки с советского судна, к собственному удивлению и радости, спасут соотечественника. Переводчица, она, конечно, сама выплывет…»
В подтверждение моих мыслей волна выглянула из-за борта, встала в рост и окатила меня несколькими литрами мокрой, холодной и очень соленой воды. Мне сразу расхотелось участвовать в кораблекрушении.
Появились мальчишки, юнги нашего катера. Грязной парусиной они затянули, по-морскому — задраили борта. Теперь мы ничего не видели, кроме спины рулевого, и вместо полезного морского воздуха вдыхали запах тоненьких крепких цигарок, которые курил рулевой.
Таким приятным образом, коротая время в беседе, мокрые с головы до ног — волны то и дело приподнимали парусину и напоминали нам о себе, — мы провели час.
Вдруг катер резко повернул. Мы заглянули под парусину и увидели остров, маленькую и симпатичную зеленую гору. Катер приближался к дощатому причалу. Возле него «по колено» в море стояли деревья, их корни были вывернуты наружу. Мне объяснили, что у этих деревьев всегда такая незавидная жизнь. Волны пополам с дождем захлестывали причал. Человек двадцать спрыгнули с катера и побежали по скользкому настилу. Всеми владела единственная мечта — где-нибудь спрятаться от этого ветра и от потоков студеной воды. Спрятаться было негде, и мы, задыхаясь и рискуя подорвать напряженную деятельность туристского сердца, побежали вверх по ступеням, надо было взбежать приблизительно на десятый этаж. У подножия те, кто был без плаща, взяли на прокат большие черные зонты, они мало помогали, ветер рвал их из рук, и обладатели зонтов думали уже только о том, чтобы не потерять эти легкие, но оказавшиеся буйными предметы. Можно было вместо зонта нанять… паланкин. И тогда двое дюжих носильщиков по идее доставили бы пассажиров наверх. Почему-то никто не воспользовался их услугами… Наверху — о спасение! — был ресторан, плохонький, что там греха таить, но в этом ресторанчике можно было заказать горячий кофе.
Я спросил, по невежеству конечно:
— А где тут слоны? Ведь это же остров слонов? — При этом мои зубы стучали о край чашки.
Мне было холодно, но я эгоистически ликовал, потому что Переводчица насквозь промокла и, наверно, жалела теперь, что не взяла с собой непромокаемый плащ или не воспользовалась моим.
— Следовало бы знать, — с усмешкой ответила Переводчица, — что, когда португальцы, это было в средние века, прибыли на остров, они увидели каменную статую слона. Отсюда и название острова. Теперь этой статуи нет. А живых слонов никогда не было, нет и вряд ли их сюда привезут…
— Обойдемся! — сказал я, не удержался и добавил: — Вы согрелись, хотите еще кофе?
Вскоре мы снова вылезли под ливень, опять побежали наверх, и вдруг перед нами открылся каменный дворец. Он был вырублен в той самой горе, которую мы видели с моря. Мы вошли во дворец, теперь над нами была каменная крыша. Мы были в знаменитых пещерах, описанных во всех путеводителях, справочниках и рекламных буклетах. Обязательно побывайте!.. Всего 6 миль от Бомбея!.. Приятная прогулка на комфортабельном катере!.. Пещеры, украшенные скульптурами, относятся… тут мнения авторитетов расходятся… в общем им тысяча лет!
Достаточно было пройти в глубь каменного зала и увидеть шестиметрового каменного Шиву, как все мы забыли про непогоду и гнусное путешествие по бурному морю.
Тысячелетний Шива смотрел на нас спокойно, ощущая свое бесспорное превосходство. В грех лицах, трех одинаковых лицах переданы три разных характера. Шива-хранитель, искусствоведы называют его охранителем, потому что он охраняет нас с вами, Шива-творец и Шива-разрушитель. Фас и два профиля. Искусствоведы считают наиболее выразительным и наиболее удачным полный мудрости и покоя образ Шивы-творца. Я не согласен. Больше других взволновал меня Шива-охранитель, исполненный доброты, ласковости, кротости, что ли. Этот Шива для людей и потому человечен в самом высоком смысле. Я убежден, что, когда люди давным-давно, чуть ли не в VIII веке, приходили в этот храм, пересекали каменную веранду, огромную, просторную, проходили мимо колонн со страшными каменными дварапалами, стражами дверей, и приближались к статуе, они раньше всего бросали свой взгляд на Шиву-охранителя. Потому что доверие, сердечность, доброта всегда и во все века, прошлые и будущие, привлекали и будут привлекать людей больше, чем гнев, угроза или даже созидание. Созидание уважают, ему поклоняются, а любят доброту…
