Александр Харитановский - Человек с Железным оленем
Охотники из села Камаки видели в Ключевском доле таинственные следы. Можно подумать, что зверь шел по еще не затвердевшей лаве, продавливая своей тяжестью ее корку. Лава остыла, и отпечатки окаменели. Каждая ступня с большую сковороду, а длина шага более метра. Гигант!
То, что это следы и ничто иное, подтверждает их удивительное однообразие. Зверь прошел будто вчера, обходя препятствия: крутизны, скалы, расщелины и другие опасные места.
Глеб тогда обратился за разъяснением к П. Т. Новограбленову. Краевед сказал:
– Я уже писал о следах этого неведомого зверя. Допустите, что их оставил мамонт.
– То есть как? – поглядел одуревшими глазами Глеб.
– Да так. У народностей Сибири сохранились предания о мохнатых зверях с длинными трубчатыми носами. Слово «слон» знать им неоткуда. Якуты, скажем, называют мамонта «водяным быком», а их соседи – юкагиры «подземным зверем». Что касается камчатского «неведомого зверя», то ительмены мне говорили, что это огромный медведь.
Профессор-зоолог Державин, который в 1909 году путешествовал по полуострову, усомнился в таком толковании: уж очень отпечатки велики. Но с каким еще великаном могли камчадалы сравнить медведя: медведь самый крупный зверь на полуострове. Нет, дело не в названии, а в том, что перед нами следы когда-то жившего существа. И возможно, действительно мамонта.
– Но мамонты не пережили последнего оледенения,– возразил Глеб. – Это общеизвестно.
– Не все ученые разделяют такое мнение, – сказал Новограбленов. – К тому же на Камчатке ледники некоторых районов вовсе не коснулись. Доказательством тому – роща грациозной пихты возле Кроноцкого вулкана. Других мест на земле, где бы это дерево росло, нет. Наша каменная береза тоже древнейший доледниковый лес. А орхидеи?! Вы их найдете возле горячих ключей… На Камчатке проходила бурная вулканическая деятельность. Вероятно, ледники не могли осилить подземное тепло. Роща ведь прилепилась к вулкану. Возле вулканов и «таинственные» следы. Вот и допустим, что по Ключевскому долу паслись последние на земле мамонты. Судя по глубине отпечатков (пятнадцать – двадцать сантиметров), которые не успели разрушить ни воды, ни ветры, животные ходили здесь еще в нашу эру…
Таинственные следы волнуют исследователей, краеведов до сего дня. Попытку обосновать гипотезу о камчатском мамонте предпринял недавно научный сотрудник Камчатского отделения Тихоокеанского института рыбного хозяйства и океанографии молодой биолог Анатолий Георгиевич Остроумов…
Жители камчатских сел, как и Усть-Янска тоже занимались добычей мамонтовой кости. Выделывали из нее и игрушки, и оружие. До сего дня на полуострове мастерят костяные полозья для нарт. Подбитые ими нарты хорошо скользят не только зимой, но и летом по мокрой траве или мху. Но промышленники якутского Севера заготавливали клык тысячами пудов! Вывозили его в центр России и за рубежи.
С таким вот «клыкоискателем» и выехал Глеб из Усть-Яяска на север. Расстались они на берегу Селяхской губы. Промышленник направился на мыс Святой нос, от которого лежал обычный путь на остров Большой Ляховский, а Глеб поехал по оленьему «тракту» на восток.
Этот восток! Он начался от Мурманска. Где восток, когда даже не видно Полярной звезды? А магнитная стрелка на компасе вдруг ни с того ни с сего начинает крутиться как бешеная. И если велосипедист в пути от Оленека до Яны имел возможность пить горячую воду и наслаждаться теплом охотничьих зимовий то теперь двигался по безлюдью. В темный декабрь опаснее всего одиночество…
Лишь вблизи берега Хромской губы Глеб увидел конус чума, над которым полыхал отсвет горящего очага.
Хозяин-юкагир после традиционного угощения и обмена новостями пожаловался гостю на болезнь отца. Так как недомогание оказалось довольно заурядным – старика мучили глисты, Глеб, не задумываясь, поделился с больным ампулами лекарства, которым снабдила его фельдшерица еще в Хабарове. «На всякий случай: питаетесь все время сырым».
К утру следующих суток лечение произвело такой поразительный эффект, что юкагир стал просить Травина предпринять поездку в тундру к его другу, страдавшему подобным же недугом. Дело в том, что хозяева решающую роль придали не лекарству, а самому лекарю. Пришлось согласиться, Оленья упряжка помчалась на юго-восток.
…Просторный чум. Хозяева и гости расположились возле стен, в центре – костер. Перед огнем, как изваяние, полуголый человек в шапке с перьями. Горбоносое, намалеванное лицо исказилось гримасой, дрогнули побрякушки на шее, звякнул бубен – и словно вихрь пронесся по чуму.
Трещат и сыплются искры, подпрыгивает пламя, освещая смуглые застывшие лица; шаман беснуется, ритмично звучит его бубен: то гудит, то глухо рокочет, гипнотизируя зрителей… Но вот шаман заговорил, тыча пальцем туда, где сидел велосипедист. Поймав несколько косых взглядов, Глеб понял, что гадальщик болтает что-то неладное.
– О чем это? – обратился он к своему знакомому.
– Ты, дескать, нехороший человек, – перевел тот. – Однако врет он. Давай лекарство.
Взяв ампулы, юкагир встал и горячо заговорил. Он показывал на Травина, на себя, на лежавшего за пологом больного. В его речи часто повторялись слова «русский: друг», «человек с железным оленем».
…Шаман, оттесненный: к самому выходу, бормотал про себя какие-то ругательства.
– Он, знаешь, что говорил? – начал юкагир, когда возвращались. – Будто ты был не один, а трое. Двое, мол, убили одного, а потом ты убил и своего напарника, чтобы завладеть «железным оленем».
– Ты что же не сказал сразу? – резко спросил Глеб.
– А зачем? Шаман-то не настоящий, из русских. Только мажется здорово. Мы ему не больно верим: пришлый он.
«И верно тут что-то не так», – подумал Глеб о странном колдуне.
Загорелось сияние. Оно было необычным, напоминая скорее зарю. На горизонте разлилось однообразное красно-оранжевое пятно. Оно расширялось, заполоняя северо-западную сторону неба.
Каюр тревожно заерзал на нарте и вынул изо рта трубку.
– Плохо! – сказал он.
– Что плохо?
– Да вот такие кровяные сполохи. У наших там, – он показал трубкой на север, – что-то случилось: красные костры жгут.
Глеб недоуменно взглянул на серьезное и опечаленное лицо спутника.
– Юкагирский народ в старину был многочисленным, но очень уж мирным. Жил богато и без ссор, – продолжал каюр. – Но вот однажды с южных гор спустилось незнакомое племя и началась война. Юкагиры не ожидали ее и были вынуждены отступить. Большинство отправилось вместе с табунами по льдам через море на другую землю следом за птичьими стаями. Там и живут. Старики стариков говорят, что когда у родичей все ладно, то они жгут разноцветные костры, и мы тоже радуемся. А редко-редко загораются, как сейчас, красные. Это мой народ дает знать о беде… Но никто уж теперь не помнит дорогу на ту землю, и помочь никак нельзя.
