Антони Смит - Две горсти песку
Мы шли с большим интервалом — что за радость дышать пылью из-под колес идущей впереди машины! — и каждый из нас был один в своем рокочущем мире. Можно подумать, что есть инстинкт, не позволяющий животным терпеть, чтобы их обгоняла машина[13]. Они рвутся вперед. Когда машина их настигала, все эти гну, зебры и газели удваивали скорость. Во что бы то ни стало им надо было обойти нас, взять верх над нами. И они бежали все быстрее и быстрее. Как нацелятся куда, уже не свернут, хотя бы грозило столкновение; лучше все силы обратят на то, чтобы не уступить первенства. От этой страсти к соперничеству содрогалась земля кругом. И мчались наперегонки наши лошадиные силы и мелькающие конечности копытных. Звучало традиционное приветствие Серенгети.
Не только большие гну и зебры одержимы этой страстью, газели Гранта и Томсона также подвластны ей. Но если первые тяжело скакали рядом, то вторые прыгали и пританцовывали, и так это у них получалось очаровательно. Казалось, гонка их ничуть не утомляет. Сколько бы ни бежала газель, она все так же легка на ногу, не сопит и не фыркает. Только что лежала на земле, теперь встала, по щуплому телу словно пробегает дрожь — и вот уже мчится, прыгает, рывками летит по степи…
Много дней спустя в том самом месте, где я впервые увидел Серенгети, встретилась мне группа немцев. Они о чем-то разговаривали, но один старик стоял особняком, глядя назад, на широкие просторы, через которые только что проехал. Казалось бы, много ли радости ему трястись на ухабах, однако он был счастлив. Он долго подбирал нужные слова, душа была в плену увиденного, наконец произнес скрипучим голосом:
— Я старый человек. Много повидал. Но такого дня, как сегодня, в моей жизни еще не было. Волшебный день.
Он сделал ударение на прилагательном и в изумлении покачал косматой головой.
— Ну, поехали, посмотрим еще одного льва, — позвали остальные, усадили его в машину и повезли к очередному льву.
Но голова старика все еще покачивалась, он никак не мог прийти в себя от изумления.
Я тоже, впервые увидев Серенгети, качал головой, не веря своим глазам. То одна, то другая машина отставала из-за прокола, и мы останавливались, чтобы подождать ее. Магадийские шипы продолжали нам докучать, но они же помогли продлить эту чудесную поездку. В одном месте Ален резко затормозил и, не дожидаясь полной остановки, выскочил из машины. На бегу он сорвал с себя рубашку, потом запрыгал, держа ее перед собой. Мы с Дугласом тоже нажали на тормоза, подбежали к нему и увидели кобру с раздувшейся шеей.
— Она не плюющаяся, — запыхавшись, произнес Ален и продолжал свой танец.
Змея не сводила с него глаз и время от времени делала выпад против рубашки. Дуглас тоже забегал кругом, стараясь поймать обоих в видоискатель. Полутораметровая кобра то подавалась вперед, занимая новый рубеж для атаки, то поднималась над землей, обороняя старую позицию, и я вспомнил рассказ Киплинга про кобру, которая, как стрела, бросалась на мангуста.
— А вдруг она надумает атаковать и ринется прямо на нас? — Я с детства нерушимо верил каждому слову Киплинга.
— Не ринется, — выдохнул Ален. — Разве ты не видишь — это и есть атака. Быстрее двигаться она не может.
И сразу старая история утратила всю свою прелесть, а сама кобра вдруг юркнула в нору. Дуглас возмущенно глядел на опустевшую сцену. Как это так змея ушла, не дожидаясь конца съемок.
На ночь мы остановились в Серонере, маленьком красивом поселке в центре национального парка, занимающего площадь около 12 800 квадратных километров. По соседству с поселком можно увидеть характерные для Африки огромные гранитные плиты, стоят акации, дающие желанную тень. Большинство приезжих размещаются в очень практичных круглых домиках с крутыми конусами крыш.
Утром мы раздобыли две стовосьмидесятилитровых бочки для воды, запасли также побольше бензина, сказали о наших планах дежурным инспекторам и отправились искать место для лагеря.
Около Нааби, километрах в сорока пяти от Серонеры в сторону Нгоронгоро, мы облюбовали себе площадку. Нааби — маленький холмик, вершина которого возвышается всего на каких-нибудь тридцать метров над равниной; тем не менее с него открывается великолепный вид. Ландшафт кругом настолько плоский, что видно вдаль на много километров. Мы поставили палатки под деревьями с восточной стороны холма, затем приступили к рекогносцировке. Водород ожидался только через пять дней, и у нас было вдоволь времени, чтобы подготовить полет. Надо было установить, куда и с какой силой дует ветер, а кроме того, выяснить, где искать стада и когда они перемещаются.
Впрочем, в первое утро некоторые животные сами решили познакомиться с нами. Я услышал сквозь сон какие-то звуки и окончательно проснулся, когда в палатку заглянул Ален.
— Не шумите, — сказал он. — Лев пришел, в пяти метрах от нас ходит.
Мы с Дугласом тихонько поднялись с кроватей и выглянули. В самом деле, молодая львица присвоила себе одно одеяло и играла с ним, почти как котенок с клубком шерсти. Затем из кустов беззвучно выскользнула вторая львица и ухватилась за другой конец одеяла. Сразу в нем появились большие дыры, и оно впрямь стало похоже на клубок шерсти. Его не стащили ни с чьей кровати, оно лежало и сушилось около палатки Киари. Когда мы собирались накануне, я проявил небрежность, в итоге вечером одно одеяло оказалось пропитанным бензином, а одна канистра — пустой. Мы расстелили одеяло на земле, чтобы выветрился запах, а оно чем-то привлекло львиц, и теперь оставалось его только выбросить.
Пока львицы состязались, кто кого перетянет, с другой стороны появились два льва в лучшем возрасте, с великолепными гривами. Присмотревшись хорошенько, мы разглядели в кустарнике среди деревьев еще несколько львиных голов, а шуршание коры говорило, что один лев решил вскарабкаться на дерево. Лагерь оказался в центре львиной активности, но звери спокойно воспринимали наше присутствие. Все внимание львов было обращено на львиц, а львицы увлеклись расправой с одеялом. Любитель деревьев, очевидно, был вполне доволен своей позицией на суку, а те, которые затаились в траве, незримо наслаждались там утренним воздухом.
К сожалению, мы не могли вечно пребывать в неподвижности, любуясь львами из своих палаток. Киари как ни в чем не бывало приступил к повседневным делам; мы начали одеваться. Львы наконец снизошли до того, чтобы заметить нас, и не спеша побрели прочь, захватив с собой остатки одеяла. Мы сели завтракать. Начался наш первый день в национальном парке Серенгети.
Ландшафт национального парка — все эти 12 800 квадратных километров почти совершенно плоский, так как в прошлом всю область занимало озеро Виктория. Разрушенные склоны Олдовайского ущелья помогли палеонтологам установить, как озеро наступало и отступало, как тысячелетиями откладывало осадки, как кормились жившие по его берегам люди. Животные в ту далекую пору отличались от нынешних. Одних истребили, другие видоизменились, но ландшафт в общем остался тем же. Возраст древнейших останков человека, найденных в ущелье, определяется в 1 миллион 750 тысяч лет. Тогда здесь обитали охотники; они питались мясом животных, которых ловили хитростью или убивали на равнине.
Теперь от ущелья до озера Виктория далеко. По берегу озера проходит западная граница Серенгети, оттуда заповедная территория простирается на восток почти до самого Олдовая. Раньше ущелье тоже входило в национальный парк, но, когда выделили заповедник Нгоронгоро, ущелье отнесли к нему. Нынешняя граница между парком и заповедником не совпадает ни с какими естественными рубежами и вовсе не учитывает естественную миграцию животных. Стада свободно могут выходить из парка, что и происходит. В этом не было бы ничего плохого, но правила охраны, действующие в парке, соблюдаются далеко не так строго в заповеднике, не говоря уже про области, лежащие дальше на север или на юг, где животных никак не охраняют. Границу национального парка обозначают стоящие редкой цепочкой бочки с землей. В пределах этой границы инспектора ревностно применяют власть, которой они наделены. За ее пределами и там, где нет хотя бы заповедника, формально тоже действуют некоторые правила, охраняющие животных, но от них мало проку. Живущие вне границ парка африканцы справедливо видят в животных источник своего существования. Такая система, когда животные на свою погибель свободно уходят из-под опеки, приводит в отчаяние инспекторов. Впрочем, на огромной территории Серенгети им все равно хватает работы.
На первых порах главной задачей инспекторов было истреблять опасных зверей. Они убивали львов, ставших людоедами, стреляли взбесившихся слонов. Сопровождали также очередных «охотников», которые приезжали, чтобы обратить кучу денег в кучу окровавленных трофеев. Потом наступила пора, когда первейшей заботой инспекторов стало не дать животным полностью вымереть. Сотрудники национального парка, как могли, боролись с заболеваниями, преследовали браконьеров и хватали их тысячами. Собирали и уничтожали ловушки и самострелы. Сражались с засухой, с наводнениями, с добытчиками слоновой кости и рога носорогов. Словом, всячески старались наладить охрану животного мира.
