Жан Беливо - В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком
Свернув южнее и углубившись в центр страны, я пересекаю Приэльбрусье и выбираюсь на Иранское плато, чтобы отправиться в Казвин, город, лежащий на пути в Тегеран. Солнце снова жарит беспощадно, но даже в самых уединенных пустынных краях меня то и дело догоняют местные жители, любезно предлагая свою помощь. Здесь очень просто отыскать кров, и зачастую я даже не успеваю попроситься на ночлег, как мне уже его предлагают. Но на длинных переходах между удаленными друг от друга деревушками я ставлю палатку прямо в горах. Как-то утром, проснувшись в неизвестном захолустье, которого даже нет на карте мира, я попытался было поменять лопнувшую покрышку моей колясочки, сопровождая свое занятие громкими ругательствами. Мне казалось, что сейчас я нахожусь на планете совершенно один… После этого я сделал на память несколько фотографий пустынного пейзажа и осмотрел горизонт в бинокль. Но едва я повернулся к коляске, чтобы снова отправиться в путь, как услышал за спиной крики: «Паспорт! Паспорт!» Я даже не заметил, как подъехал внедорожник защитного цвета, как высадились из него четверо мужчин в униформе, и спохватился, только когда они окружили меня плотным кольцом. А мне было жарко, хотелось пить и есть, так что раздражение свое я скрывать не собирался. Тем более, что их визит показался мне достаточно агрессивным. Поэтому, собравшись с духом, я выпалил:
— Нет, паспорт мой ты не получишь. Потому что, во-первых, нужно поздороваться со мной и сказать: «Добро пожаловать в Иран!» А во-вторых, вежливо попросить: «Пожалуйста, будьте так добры, предъявите ваш паспорт».
Глаза парней вылезают из орбит, лица вытягиваются, спины непроизвольно выпрямляются. Они в шоке от моего ответа. Должно быть, у меня уже пар валит из ушей, потому что вместо ответа один из них протягивает мне бутылку воды, видимо, надеясь охладить мой боевой пыл. Но я отказываюсь. Я протягиваю им лист бумаги, на котором написан адрес моего сайта и электронной почты со словами: «Здесь вы всегда сможете меня найти», и гордо удаляюсь, расправив плечи и покачивая туда-сюда своей колясочкой.
Следующей ночью я опять устраиваю привал посреди пустыни, а еще через день в самом центре города Делиян меня нагоняет мотоцикл, в котором восседают двое: офицер в штатском и переводчик. С невероятной вежливостью меня просят предъявить паспорт.
— Вы фотографируете, — поясняет переводчик.
— Ну разумеется! У вас такая красивая страна…
— Офицер хотел бы ознакомиться с вашими снимками!
— Всегда пожалуйста! Прошу…
Сосредоточенно и вдумчиво Махмуд просматривает все фотографии и возвращает мне фотоаппарат с улыбкой. В качестве компенсации за доставленные неудобства он предлагает мне оплатить ночь в здешней гостинице, но я отказываюсь: нужно идти дальше. Все мои маршруты выверены, и в Бендер-Аббас я должен прибыть в срок. Полицейский пожимает мою руку очень крепко, смотрит прямо в глаза и искренне улыбается. Мы прощаемся.
Позднее один из моих друзей-журналистов объяснит, что я столкнулся с Корпусом стражей исламской революции (КСИР, или SEPAH), с теми, кто задерживает, сажает за решетку и подвергает пыткам всех врагов режима… Все последующие недели меня не будет покидать отчетливое ощущение, что я от них так и не отделался. Мои беседы все время кем-то «случайно» прерываются в самые острые моменты, и частенько знакомые иранцы признаются мне по секрету, что тоже чувствуют за собой слежку. Многие из тех, кто пускал меня на ночлег, потом подвергались пристрастным расспросам, а порой и давлению, но, несмотря на это, я не испугался, а, наоборот, все глубже и глубже пытался проникнуть в политические нюансы. Я больше не стеснялся расспрашивать своих хозяев о том, что они думают о президенте Буше, о ядерном вооружении, об иудеях… Но их ответы все чаще приводили меня в оцепенение.
С каждым днем мне казалось, что представителей оппозиции здесь все больше и больше, несмотря на то что никто не рискует выступить с открытой критикой. Есть и те, кто поддерживает власть — я встречал таких, — однако в большинстве сельских семей, где я останавливался, люди предусмотрительно предпочитали хранить молчание и лишь вполголоса на кухне сожалели о том, как было «раньше», пока не случилась исламская революция. «Раньше» здесь выращивали виноград. «Раньше» бензин продавали без ограничений. «Раньше» женщины были свободными… Будет ли война? Это невозможно! Мы верим в США и любим их! Кое-кто шутит, что «было бы здорово сбросить несколько бомбочек на Тегеран. Ведь когда самолеты США летят в сторону Афганистана, то все равно пролетают мимо нас!» И на фоне всех этих разговоров на экране телевизоров, по любым каналам, передают одну и ту же неизменную картину: бородатые мужчины произносят нескончаемые монологи. Однако в этом жестком колпаке, которым накрыли всех и вся, с каждым днем появляются новые дырочки, пропускающие вожделенные глотки свободы. Со стороны кажется, что все кругом закрыто, спрятано за семью печатями, подчинено строжайшим запретам, исходящим от муллы. Но вот я присматриваюсь повнимательнее к одной из встречных женщин и вижу под чадрой элегантно изогнутые выщипанные брови. В парке встречаю молодых людей: они бросают на окружающих такие многозначительные и пламенные взгляды, будто хотят ими выразить всю ту страсть, которую им запрещают проявлять. А в кругу семьи — в самый разгар Рамадана — люди едят! Ни разу за этот священный месяц я не оставался голодным, ни разу не пропускал трапезу — даже в якобы закрытых ресторанчиках обязательно находились свободные столики и свежеприготовленные блюда, хорошенько припрятанные за окнами, стекла которых были тщательно закрашены или заклеены газетами.
Примерно в сотне километров от местечка Исфахан я повстречал студента по имени Фарсад, будущего инженера, мечтавшего пообщаться с каким-нибудь иностранцем. Мы встретились в интернет-кафе, где я в очередной раз, не скрывая эмоций, ругал отвратительно медленное соединение. «Это потому, что все запросы фильтруются», — вполголоса заметил парень. А потом, набравшись смелости, задал мне вопрос, так внезапно и пылко, что показалось, будто он обдумывал его всю свою сознательную жизнь: «Что такое французский поцелуй?» И пока я пространно объяснял ему, что это такое, парень краснел и смущался. Вскоре студенту стало ясно: раз уж он коснулся такой важной и почти научной темы, то не имеет права отпускать меня сейчас, лишая себя бесценных знаний! Под солнцем, по раскаленным добела улицам мы вместе дошли до его дома, где он познакомил меня со своими родителями, душевными и добрыми людьми, пригласившими меня пообедать. И снова здесь никто не собирался соблюдать правила священного Рамадана… Пока мы рассаживались за столом, домой вернулись сестры Фарсада, одетые в джинсы и облегающие топы, а их прекрасные длинные смоляные волосы свободно ниспадали на плечи. По телевизору вся семья смотрела CNN, и, потягивая вкуснейший алкогольный крюшон, припрятанный от посторонних глаз за занавеской, отец Фарсада рассказал мне, что тайком поставил себе спутниковую антенну.
— Здесь у многих есть! — уверял он меня. — Иногда полиция проводит рейды и конфискует их, но потом мы все снова ставим.
Целый день мы провели в беседах, курили кальян и обсуждали мое путешествие, те страны, что мне уже довелось повидать, их привычки и нравы… Все это напоминало обычный вечер в обычной семье. Эти весьма просвещенные люди не занимались никакой «подрывной работой» — мы даже словом не обмолвились о политике. Однако весь образ их жизни являл собой скрытое, но упрямое противостояние режиму. Свое счастье они строили сами, вопреки всему, не проявляя при этом ни гнева, ни злопамятности.
В Тегеране контраст между исламской закрытостью и истинными желаниями народа оказался еще более разительным. Огромная метрополия с населением четырнадцать миллионов человек является лидером восточного мира по числу народных волнений. Но на самом деле действительность далека от тех клише, которые навязывают западные СМИ. Здесь каждый пытается отвоевать у ислама хоть глоток свободы. Кокетливо подкрашенные женщины надевают платки как можно более свободно, чтобы из-под них выбивались хотя бы несколько прядей. А под хиджабами они носят обтягивающие джинсы. В торговом центре я встречаю двух девочек-подростков, мило хихикающих возле витрины с бижутерией. Их черные наряды, подогнанные точно по фигуре, позволяют рассмотреть силуэты. На талии они носят тонкие золотые пояски. Некоторое время я иду за ними следом, увлекаемый ароматом их изысканного парфюма. Как вдруг полицейская машина — из тех, что следят за местным дресс-кодом, — останавливается и задерживает их. Тревожась за девочек, жду поодаль, в нескольких метрах от автомобиля: спустя несколько минут они показываются из машины. Головы уже не поднимают. Да и золотые пояски куда-то исчезли…
