Джером Джером - Дневникъ паломника
Тогда я спокойно, но рѣшительно отбираю у него книгу, одѣваю его, одѣваюсь самъ; затѣмъ мы беремъ наши чемоданы, отправляемся на станцію и говоримъ носильщику: намъ нужно въ Гейдельбергъ. Носильщикъ подхватываетъ наши вещи, ведетъ насъ въ залъ, усаживаетъ на диванъ и покорнѣйше проситъ обождать, пока придетъ поѣздъ: тогда онъ возьметъ намъ билеты и усадитъ насъ въ вагонъ. Такъ онъ и дѣлаетъ.
Вотъ мой методъ перемѣщенія изъ города въ городъ. — Онъ не такъ самобытенъ, какъ методъ Б., но проще и практичнѣе.
Копотливая вещь — путешествіе въ Германіи. Нѣмецкій поѣздъ не торопится и не желаетъ надрываться надъ работой; когда останавливается, то любитъ отдохнуть хорошенько. Когда нѣмецкій поѣздъ приходитъ на станцію, всѣ служащіе отправляются промяться. Машинистъ и кочегаръ заходятъ къ начальнику станціи. Тотъ выбѣгаетъ къ нимъ на встрѣчу, дружески трясетъ имъ руки, потомъ бѣжитъ къ себѣ, зоветъ жену, та тоже появляется, здоровается, и затѣмъ всѣ четверо стоятъ и болтаютъ о старыхъ временахъ, объ общихъ знакомыхъ, объ урожаѣ. Немного погодя машинистъ вытаскиваетъ часы, смотритъ и объявляетъ, что кажется ему пора ѣхать, но начальникъ станціи съ женой и слышать не хотятъ.
— О, вы должны взглянуть на дѣтей, — говоритъ она. — Они скоро будутъ домой изъ школы и такъ огорчатся, узнавъ, что вы были и не дождались ихъ. Лиза никогда не проститъ вамъ этого.
Машинистъ и кочегаръ смѣются и говорятъ, что если такъ, то видно имъ придется подождать; и ждутъ.
Тѣмъ временемъ кассиръ познакомилъ кондуктора съ своей сестрой и между молодыми людьми завязывается такой оживленный «флиртъ», что нѣтъ ничего мудренаго, если въ скоромъ времени сосѣди услышатъ о помолвкѣ.
Второй кондукторъ отправился въ городъ купить собаку, а пассажиры гуляютъ по платформѣ или закусываютъ въ буфетѣ, — кто побѣднѣе угощается горячими сосисками, а кто побогаче — супомъ. Когда всѣ нагулялись до сыта, машинистъ или кондукторъ спрашиваетъ, не пора ли ѣхать, и если никто ничего не имѣетъ противъ этого, поѣздъ трогается въ путь.
Мы страшно переполошились при переѣздѣ изъ Гейдельберга въ Дармштадтъ, убѣдившись, что путешествуемъ на курьерскомъ поѣздѣ (тутъ называютъ его «курьерскимъ»; онъ тащился по двадцати миль въ часъ, когда удавалось сдвинуть его съ мѣста; большею же частью дремалъ) съ обыкновенными билетами. На ближайшей станцій Б. отправился подъ надзоромъ двухъ строгихъ съ виду должностныхъ лицъ въ раззолоченныхъ мундирахъ, къ строгому съ виду начальнику станціи въ раззолоченномъ мундирѣ, стоявшему въобществѣ двухъ строгихъ съ виду помощниковъ въ раззолоченныхъ мундирахъ. Все это напоминало полевой военный судъ, и я замѣтилъ, что Б. очень разстроенъ, хотя съ виду казался спокойнымъ и смѣлымъ. Проходя по платформѣ мимо окна, онъ кинулъ мнѣ послѣднее прости и просилъ поосторожнѣе разсказать его матушкѣ, если что случится.
Однако ничего не случилось, и онъ вернулся, выдержавъ испытаніе съ честью и растолковавъ начальникамъ, что: во-первыхъ, онъ не зналъ, что наши билеты — билеты обыкновеннаго поѣзда, во-вторыхъ, не зналъ, что мы путешествуемъ на курьерскомъ поѣздѣ, въ третьихъ, готовъ уплатить разницу.
Впрочемъ онъ пожалѣлъ объ этомъ послѣднемъ заявленіи. Ему казалось, что могъ бы отвертѣться отъ уплаты, притворившись, что не понимаетъ нѣмецкаго языка. Онъ сказалъ, что два года тому назадъ, когда онъ путешествовалъ по Германіи съ тремя пріятелями, съ ними случилась подобная же штука: именно, они попали въ вагонъ перваго класса съ билетами второго.
Какъ это случилось, Б. не могъ объяснить толкомъ. Онъ говорилъ, что, насколько можетъ припомнить, кондукторъ усадилъ ихъ въ первый классъ, или они не успѣли сѣсть во второй, или наконецъ не знали, что сидятъ въ первомъ. Признаюсь, его объясненіе показалось мнѣ слабоватымъ.
Какъ бы то ни было, они сидѣли въ первомъ классѣ; и кондукторъ стоялъ передъ ними, и съ негодованіемъ смотрѣлъ на второклассные билеты, и ожидалъ, что они скажутъ.
Одинъ изъ нихъ говорилъ кое-какъ по нѣмецки, очень плохо правда, но это не мѣшало ему гордиться своими знаніями и пускать ихъ въ ходъ при всякомъ удобномъ случаѣ. Онъ объяснилъ кондуктору въ чемъ дѣло и такъ удачно, что тотъ понялъ и не повѣрилъ ни единому слову.
Онъ въ свою очередь понялъ, хотя и съ трудомъ, слова кондуктора, требовавшаго доплаты восемнадцати марокъ, и исполнилъ это требованіе.
Но остальные трое, изъ которыхъ двое превосходно говорили по нѣмецки, ничего не поняли и никто не могъ имъ втолковать. Кондукторъ оралъ на нихъ около десяти минутъ, а они кротко улыбались и говорили, что ѣдутъ въ Ганноверъ. Наконецъ онъ ушелъ и вернулся съ начальникомъ станціи, и начальникъ станціи въ свою очередь минутъ десять объяснялъ имъ, что они должны уплатить восемнадцать шиллинговъ; а они улыбались, кивали и говорили ему, что ѣдутъ въ Ганноверъ.
Затѣмъ явилась весьма внушительная особа въ шляпѣ съ пѣтушьимъ перомъ, и ужасно сердилась, и вмѣстѣ съ кондукторомъ и начальникомъ станціи пыталась объяснить Б. и его двумъ друзьямъ требованія закона насчетъ билетовъ.
Они кричали, бѣсновались, грозили и требовали съ четверть часа или около того, и наконецъ потеряли терпѣніе и ушли, хлопнувъ дверью, и махнувъ рукой на потерю пятидесяти четырехъ марокъ казенныхъ денегъ.
Въ четвергъ мы проѣхали германскую границу и съ тѣхъ поръ находимся въ Бельгіи.
Я люблю нѣмцевъ. Б. говоритъ, что я не долженъ сообщать имъ объ этомъ, потому что это заставитъ ихъ возгордиться, но я не опасаюсь такого результата. Мнѣ кажется, у нихъ довольно здраваго смысла, чтобы не возгордиться отъ похвалы — чьей бы то ни было.
Б. говоритъ также, что я обнаруживаю больше энергіи, чѣмъ благоразумія, составляя мнѣніе о народѣ, среди котораго пробылъ всего двѣ-три недѣли. Но, по моему мнѣнію, первыя впечатлѣнія всегда самыя надежныя.
Во всякомъ случаѣ это справедливо относительно меня. Я часто высказываю весьма разумныя идеи и сужденія по первому абцугу. Если же стану думать, то наговорю глупостей.
Наши первыя мысли даются намъ извнѣ; а позднѣйшія мы сами составляемъ. Я предпочитаю первыя.
Нѣмцы — здоровый, полнокровный, широкоплечій, широкогрудый народъ. Они мало говорятъ, но имѣютъ ужасно глубокомысленный видъ. Какъ всѣ толстые, они благодушны и покладливы.
Анти-табачники, проповѣдники трезвости и тому подобные болтуны не имѣютъ успѣха въ Германіи. Нѣмцу чуждо противуестественное стремленіе отрекаться отъ житейскихъ благъ, и тѣмъ болѣе отнимать ихъ у другихъ. Онъ любитъ свою трубку, свою пивную кружку, а когда онѣ опустѣютъ, желаетъ, чтобы ихъ снова наполнили. Ему хочется также, чтобы и у другихъ были свои трубки, свои пивныя кружки. Если вы вздумаете приставать въ нѣмцу съ нравоученіями, требуя, чтобъ онъ далъ клятву отречься отъ пива, — онъ отвѣтитъ вамъ, что вы говорите съ взрослымъ человѣкомъ, а не съ ребенкомъ или дуракомъ, и чего добраго оборветъ. вамъ уши за назойливость. Онъ не нуждается въ поводырѣ. Онъ можетъ быть «умѣреннымъ», не надѣвая значка общества трезвости и не оповѣщая объ этомъ всему міру.
