Андрей Бильжо - Заметки авиапассажира. 37 рейсов с комментариями и рисунками автора
Это то, что я узнал только за один день, две ночи и по полдня по краям.
Да нет же, вот еще целый комплекс литературных музеев: Бажова, Мамина-Сибиряка… Но есть два – необыкновенных. Это музей легендарного и гениального чудака, старика Б. У. Кашкина. Художника, поэта, философа, скомороха и “народного дворника Екатеринбурга”. Этот “старик” по имени Евгений Малахин умер в возрасте всего шестидесяти шести лет.
“Слезятся маленькие глазки у крокодильчика без ласки”.
“Ну, до чего же хорошо! И жизнь прожил, и жив ешо!”
А второй музей – это музей Нивьянской иконы (между прочим, бесплатный). Подобную икону нигде увидеть просто невозможно. Что называется, ни словом сказать, ни пером описать. Надо видеть самому.
Вообще Екатеринбург абсолютно самодостаточный город со своей культурой, историей, традициями и промышленностью. Еще пока мощной.
Кроме легендарного “Уралмаша”… Ну да, вот что я еще, конечно, знал. Вспомнил. Фильм “Два бойца”. С Марком Бернесом и Борисом Андреевым. Последний – это ж Саша с “Уралмаша”.
Так вот, кроме “Уралмаша” есть, оказывается, в Екатеринбурге Екатеринбургский жиркомбинат. Я человек чувствительный, меня в этом месте что-то немножко подташнивает. Этот комбинат производит ненавистный мне майонез. Который я называю “белой нефтью”. Ибо только нефть приносит такие доходы тем, кто на ней сидит. В данном случае сидит на майонезе. Отсюда из Екатеринбурга текут по России густые майонезные реки. В таких количествах, как пожирают майонез россияне, его не потребляет никто в мире. У французов, его придумавших (повар наполеоновской армии должен был изобрести соус, который перебил бы вкус несвежих продуктов), он совсем другой. Наш же родной, российский, майонез может перебить вкус даже гуталина. Существуют многолитровые упаковки этого продукта. Так фасуют только строительную краску.
Пора, пора ставить в Екатеринбурге памятник майонезу.
Памятник клавиатуре есть, памятник человеку-невидимке есть, памятник рок-музыкантам есть, есть даже памятник Гене Букину.
А майонезу – нет.
Непорядок.
Мне говорили, что в Екатеринбурге даже японские суши подают с майонезом.
Ресторанов японских здесь много, как, впрочем, и итальянских. Особенно много пиццерий.
Какие суши в минус двадцать?! Японец бы сделал себе харакири, увидев здесь эту “японскую еду”. Какая пицца в минус двадцать?! Пицца родилась в Неаполе, где помидоров и сыра, как камней на Урале.
Я вот в Екатеринбурге ел исключительно уральские пельмени с говядиной и бараниной и редькой. Вареные и жареные.
А еще с лососем в бульоне.
А еще грузди соленые со сметаной.
А еще уху с расстегаями.
Конечно же, под водочку. Подо что же еще? Холодно ведь. Ну что, сглотнули слюнку? То-то.
Вот, вот чего должно быть много в Екатеринбурге – пельменных! Разных. Доступных. И много!
А “гениями места” в Екатеринбурге для меня были архитектор и издатель журнала “Татлин” Эдуард Кубенский и основатель фонда “Город без наркотиков” и неистовый борец с ними (побольше бы таких) Евгений Ройзман.
Ну, и это еще не конец. Это же приключенческий рассказ, должна быть интрига, развязка. Вот она.
Брали у меня в Екатеринбурге интервью, и рассказал я интервьюеру, как в спортивном зале увидел я репортаж из… (читай начало) и громко закричал на весь зал нехорошее слово, услышав от дядьки в пиджаке, считающего, что “высота здания символизирует экономическую мощь города”.
И вот пригласили меня в день моего отъезда для еще одного интервью в редакцию. Захожу я в помещение с мороза, и молодая журналистка с ходу, я еще и раздеться не успел, объявляет: мол, Андрей Георгиевич, перед вами человек – и показывает на слегка напряженного гражданина в пиджаке и галстуке, – которого вы назвали мудаком.
Что называется: прошли годы, и они встретились – была такая программа в СССР “От всей души”.
Мы сели по разные стороны стола, чтобы не дошло до рукоприкладства. Выяснилось, что дом, который снесли и который защищала неравнодушная екатеринбургская общественность, назывался “домом инженера Яругина”. И мешал этот домик XIX века бизнесмену и строителю высотки, самой высокой в Екатеринбурге, стеклянной и цилиндрической, господину… Нет, не буду называть здесь его имени. Екатеринбуржцы его знают.
Этот господин назвал свою высотку “Высоцкий”. Имя поэта крупно светится на доме. Вот этот-то дом и символизирует для его хозяина экономическую мощь города. А по мне – его собственную. Когда больше нечем мериться, меряются высотой здания. Не понимая, что экономическая мощь города и страны зависит от благосостояния их граждан.
Ну и как такого господина назвать?
Улетал я из Екатеринбурга с неподъемным багажом. Кроме туалетных принадлежностей, в рюкзаке лежали подаренные мне альбомы по архитектуре и живописи этого замечательного города. Еще увозил я с собой тонны впечатлений. Часть из которых вот выкладываю в свободном доступе.
А в Екатеринбург я еще не раз вернусь, чтоб досмотреть что не досмотрел, и понять что недопонял.
Ведь всего-то у меня было две ночи, один день и по полдням по краям.
36 Улица. Фонарь. Фонтан
Впрочем, в подзаголовке могла бы быть классическая строка из Александра Блока с “Аптекой”, а не с “Фонтаном”. В Красноярске есть очень старая аптека. Со старыми аптечными пузырьками. Старые аптечные пузырьки я когда-то коллекционировал и неплохо в них разбирался. Да и сейчас у меня в мастерской их, разных, стоит несколько десятков.
А вот “Фонтан”… Почему “Фонтан”?
Дело в том, что в Красноярске фонтанов множество – десятки, если не сотни. Мы привыкли, что фонтан – атрибут южного города. А тут Красноярск…
Бывший мэр Красноярска, товарищ Петр Иванович Пимашков, которого красноярцы прозвали Петром Фонтановичем, очень любил, да и любит свой город. Как-то он сказал: “Что ж мы стоим на Енисее, что в переводе с эвенкийского значит «большая вода», да и считается Енисей самой многоводной рекой России, а у нас нет ни одного фонтана. Стыдно!”
И фонтаны забили в городе Красноярске один за другим. Предприниматель должен был выложить у своей предпринимательской точки предпринимательскую территорию плиткой и пометить ее фонтаном.
И вот в короткое и часто нетеплое лето, длящееся всего около трех месяцев, стали бить в Красноярске фонтаны.
Нет, нет, я ни в коем случае не ерничаю. Это, мне кажется, даже очень по-человечески и по-доброму – украсить жизнь, обустроить ее.
Главный фонтан, точнее каскад фонтанов, – это тот, где центральной фигурой является мощный мужчина по имени Енисей. Его еще называли красиво и нежно Ионесси. А справа и слева от него, Енисея, и вверх стоят по четыре стройных девушки – это реки в него, в Енисей, впадающие: Кача, Бирюса, Мана, Хатанга и др. А из центра каскада летит к Енисею девятая девушка – Ангара. Поэзия чистой енисейской воды.
Ангара, между прочим, единственная река, вытекающая из озера Байкал. В которое впадают триста с лишним рек.
Фонтаны в Красноярске, кстати, с подсветкой. Энергия-то добывается рядом.
А еще много в Красноярске искусственных деревьев и даже есть искусственная цветущая сакура. Деревья тоже светящиеся. Сакура, подаренная японцами, в Красноярске не прижилась. И мэр Пимашков не отчаялся. Что ж, сделаем тогда мы, красноярцы, много искусственных сакур. Подумал Пимашков и сделал.
Еще в кадках в Красноярске выставляют пальмы. На короткое лето. Вначале красноярцы думали, что пальмы тоже искусственные. Трогали их руками. Но пальмы оказались живыми и настоящими.
Стремление человека к солнцу неистребимо. К солнцу и экзотике. Какое-то время, как мне рассказывали, красноярцы делали на улицах китайскую зарядку. Это мэр Пимашков вернулся из Китая.
“А если бы он съездил в Японию?!” – шутили красноярцы и произносили слово “харакири”…
А мне нравится, когда человек деятелен, энергичен и добр. Это я и сейчас без иронии.
Вот карнавалы делал, например, в Красноярске на день города по типу бразильских (после визита в Бразилию) мэр Пимашков. Шли на карнавальном шествии разные национальные общины в своих национальных костюмах. А народностей здесь очень много. И живут все, между прочим, очень дружно между собой. Одна только китайская община насчитывает двадцать семь тысяч. А впереди всего этого карнавального шествия шел мэр Пимашков в одежде воеводы, казака Андрея Дубенского.
Андрей Ануфриевич Дубенский, памятник которому стоит в том месте, где высадились в 1628 году триста с лишним казаков, возглавлял этот десант. Мужик, говорят, был хороший. Казаки его любили. Прибыли эти свободные и бравые ребята по Енисею. Увидев крутой, красного цвета берег, красного из-за примеси окиси железа в породе, они назвали это место Красным яром и поставили здесь свой острог.
