Николай Пржевальский - Путешествия к Лобнору и на Тибет
Климат октября. Осень в Джунгарии, как и во всей Средней Азии, характеризуется ясной, тихой и сравнительно теплой погодой. Атмосферные осадки, т. е. дождь или снег, падают очень редко. Так и было в описываемом месяце. В особенности в первой его половине погода стояла отличная, за исключением нескольких холодных и ветреных дней в начале октября. Во второй половине холода наступили вдруг: 20-го числа выпал неглубокий снег, и затем мороз; на рассвете [морозы] доходили до -23 °C; даже в полдень термометр показывал ниже нуля. Затем, с приближением к Гучену, снегу не стало, и погода опять сделалась довольно теплой, хотя при ветре, даже слабом, тотчас же становилось холодно, даже и в ясный день. Температура почвы была довольно высокая: 26-го числа в песке на глубине одного фута было -2,6 °C; на два фута +1 °C. Ясных дней в течение месяца считалось 28; снег шел четыре раза, но небольшой, однажды дождь; ветер только дважды достигал силы бури. Летом, как говорят, в этих местах падают сильные дожди, чем и можно объяснить, что в песках, кроме саксаула, встречаются и другие растения. Эти же летние дожди образовывают на глинистых площадях временные озера, из которых пьют звери, живущие в пустыне.
1 ноября. Дневали. Зуд нестерпимый; по ночам не спишь, слабеешь с каждым днем. Пробую различные средства от зуда; сегодня, ложась спать, я намазался табачной гарью, разведенной в прованском масле. От этой мази через несколько минут у меня заболела голова до дурноты, и сделалась рвота. Ночь была проведена крайне тревожно.
2–4 ноября. Сделали 64 версты (опять безводных) и вышли из песков на плодородную равнину, где стоит Гучен.[124] Корм и вода в изобилии. При выходе из песков мы встретили партию семипалатинских татар и киргизов, торговавших в Гучене и возвращавшихся теперь домой. Обрадовались мы несказанно землякам; татары также рады были встретить русских. Остановились вместе и вместе провели вечер. Смех, балалайка, русский говор напомнили нам родину; с грустью на другое утро распрощались мы с татарами.
7 ноября. Прошли 17 верст до Гучена и остановились в 21/2 верстах, не доходя до города.
15–16 ноября. От зуда испробовал всякие средства: мыл отваром табаку, мазал трубочной гарью, мыл солью и квасцами, мазал дегтем и купоросом. Ничто не помогает; видимо, причина болезни внутренняя, а не наружная. Сегодня призвал китайского доктора из Гучена; обещал ему, сверх платы за лекарство, 15 лан, если вылечит меня. Доктор дал лекарство, составленное, как он говорил, из 40 различных трав: одни надо было пить, другими мыть; то и другое делать четыре раза в день; притом не есть сахару и вообще небольшая диэта. Каждый день такое питье стоит 11/2 лана; вот уже пью его два дня – пока еще облегчения нет. Во всяком случае, необходимо вылечиться здесь на месте, иначе невозможно итти далее. Между тем стоять на одном месте почти без всякого дела крайне трудно. В экспедиции только одна работа и заставляет забывать всю трудность обстановки и все лишения. Последних немало – и физических, и нравственных. Грязь, холод, усталость, однообразная пища – вот от чего приходится страдать физически.
Теперь я читаю книгу Фламмариона «La pluralite des mondes habites». Каким резким контрастом является эта книга с окружающей обстановкой: с одной стороны, величие ума и нравственной стороны человека, с другой – тот же человек, мало чем отличающийся от животного!
Холода стоят сильные день в день с начала ноября; снег покрывает сплошь землю дюйма на два. Морозы по ночам доходят до -24,5 °C; днем в полдень, даже в тихую погоду, не ниже [выше] -9°. Не то, что в прошедшем году за Тянь-шанем в Таримской долине.
19–22 ноября. Стоим на прежнем месте. Зуд по-прежнему; болезнь эта и питье в течение пяти дней китайских лекарств истощили и ослабили меня сильно. При таком состоянии неразумно итти вперед. Пользы делу не принесешь, а всего скорее сам погибнешь. Сегодня я решил, если не поправлюсь к 2 декабря, то пойду обратно в Зайсанский пост, чтобы вылечиться в госпитале и здоровым пойти опять к Гучену и в Тибет. Я настолько ослабел, что даже руки трясутся: это можно видеть на настоящем писании. Притом постоянное сидение в грязной, дымной юрте без всякого дела сильно влияет на здоровье. Во время пути, на свежем воздухе (пожалуй), скорее можно поправиться. Но тут новая беда: день в день сильные морозы, притом же с болью невозможно сесть на седло. Посмотрим, что будет к 1 декабря. Куда придется итти – в Хами или в Зайсан? Уповаю на свое счастье. Быть может, оно и теперь меня выручит, как выручало много раз прежде. Уже сегодня, лишь только решено было вернуться, стало меньше чесаться. Случай ли это или болезнь пошла на убыль?
25–26 ноября. Болезнь моя нисколько не уменьшается. Всевозможные средства – и свои и китайские[125] – испытаны. Ничто не помогает. Без правильного лечения в госпитале выздороветь мне невозможно. В этом я убедился теперь окончательно. Оставаться дальше возле Гучена или итти вперед – нечего и думать. Истощишься окончательно силами и пропадешь, наверное, без всякой пользы для дела экспедиции. Ни наблюдать, ни делать съемки, ни даже ходить теперь я не могу.
Взвесив все эти обстоятельства, я решил возвратиться в Зайсанский пост, вылечиться там в госпитале и тогда с новыми силами итти опять в Гучен и далее в Тибет. Тяжело было притти мне к такому решению. Не один раз вчера я плакал при мысли о необходимости вернуться. Трудно было свыкнуться с подобным решением, но горькая необходимость принуждала к нему. Эклон грустил не менее меня. Хотя, конечно, очень тяжело и горько ворочаться, но совестью своею я спокоен: все, что возможно было сделать, я сделал, перенес целых два месяца, даже более, мучительной болезни и шел вперед, пока была еще малейшая надежда на выздоровление. Теперь эта надежда исчезла окончательно, и я покорюсь горькой необходимости. Таким образом, наши двухмесячные труды дорогою из Кульджи и полный лишений переход через Джунгарскую пустыню – все пропало даром. Вот истинное несчастье!
27 ноября. В 81/2 утра выступили в обратный путь. Ехать верхом я не могу, поэтому купили в Гучене за 171/2 лан передок от русской телеги и на эту двухколеску примостили сиденье. Вьюков у нас оказалось 17. Если бы возможно было оставить вещи в Гучене до возвращения, тогда бы у нас было всего 7–8 вьючных верблюдов. Но при том недружелюбном приеме, какой мы встретили со стороны китайцев, нечего было и думать оставить вещи. Таким образом, приходится тащить пудов сто клади до Зайсана и обратно совершенно бесполезно. Верблюды натрутся, да и казаки немало истомятся каждодневным вьючением. Прошли сегодня 27 верст. Теперь везде лежит снег, так что о воде нечего нам беспокоиться.
28–30 ноября. Каждый день делаем более 25 верст. Спешим в Зайсан, но далеко еще до него. Между тем болезнь от тряски в телеге с каждым днем усиливается: зуд и боль нестерпимые; по временам так донимают, что невольно катятся из глаз слезы. Крайне тяжело. С одной стороны, мучительная болезнь, с другой – гнетущая мысль о возврате и потере нескольких месяцев времени. Когда пройдем половину пути к Зайсану, тогда, пожалуй, станет немного легче. Теперь же для меня такие тяжелые дни, каких еще не было в моей жизни. Бескормица и безводие сильно истомляют наших верблюдов и лошадей. Придется в Зайсане добывать новых и тратить на это, быть может, 1000 рублей.
Климат ноября. Почти весь этот месяц проведен был нами возле Гучена. Характеристику ноября составляют сильные холода, каких вовсе нельзя было ожидать при столь низком положении названного города. Тем более за Тянь-шанем, в расстоянии каких-нибудь 150 верст, как, например, в Турфане, зима теплая, и снег не падал, по словам туземцев, целых 15 лет. Между тем возле Гучена морозы стояли день в день в течение всего месяца и доходили на восходе солнца до -26,2 °C. Снег также падал нередко, хотя вообще небольшой (всего 9 снежных дней) и сплошь покрывал землю от 2 до 3 дюймов; даже днем термометр в тени показывал -17 °C. Притом снег здесь падал хлопьями, а не мелкой сухой пылью, как в Монголии и в Северном Тибете. Вообще, исполинская стена Тянь-шаня задерживает и осаждает на своем северном склоне все испарения, приносимые из Сибири. По той же причине после каждой морозной и тихой ночи возле Гучена появлялся сильный иней. Погода в ноябре, вероятно, также в зависимости от задерживающего влияния Тянь-шаня, стояла большей частью облачная, что весьма редко случается в среднеазиатских пустынях. Ветры дули мало, только слабые и умеренные; часто были совершенно тихие дни. Колебания барометра были, как и на Лоб-норе весною, очень велики. В тихую, ясную погоду в полдень становилось тепло, но и в это время термометр на солнце всегда показывал ниже нуля.
