Чарльз Ливингстон - Путешествия и исследования в Африке
Нам приходилось бывать на озере только в одно время года: когда преимущественно с востока дует к Оранжевой реке сильный ветер. Северный или южный ветер бывает редко и почти никогда не продолжается более трех дней. Теперь, когда легкий ветерок дул нам в лицо над большим водным пространством, это было очень приятно, но на плоскогорье он был так силен, что мешал нам двигаться вперед и значительно увеличивал трудности путешествия. Ветер приносил сюда в больших количествах одно растение (Vallisnerioe), сжигая которое туземцы получают соль; при разжевывании его ощущается соленый вкус. Тучи кунго, или съедобных мошек, плавали на озере: их было много и на кустах.
В тростниках, вдоль берегов озера, все еще ютились беглецы. Смертность среди них была велика, так как после израсходования того запаса кукурузы, который они принесли с собой, наступил голод. Проходя мимо, мы видели, как многие женщины и дети выкапывали корни ароматической травы величиной с горошину. Их исхудалые тела свидетельствовали о том, что эта скудная трудно перевариваемая пища должна была уменьшать муки голода. В то время как матери, стоя на коленях, выкапывали коренья, младенцы орали при виде нас. Бедные маленькие создания, получая естественное питание, не знали о той боли в сердце, которую испытывали их родители, предчувствуя, что это питание младенцев скоро прекратится. Никто не продал нам ни крошки съедобного; даже рыбаки соглашались поделиться своим уловом только в обмен на какую-нибудь другую пищу. Ряд свежих могил указывал на то, что многие уже погибли, а сотни были так истощены, что выглядели скелетами, затянутыми коричневой, сморщенной кожей. Проходя милю за милей мимо печальных доказательств того, что «нечеловеческое отношение человека к человеку приносит бесчисленные несчастья», испытываешь подавляющее чувство беспомощности, сознавая, что не в силах помочь человеческому горю.
Мы пересекли Моколе, отдохнули в Читанде, затем покинули озеро и отправились на северо-запад к владению Чин-самбы. У наших спутников, на которых так сильно действовал разреженный воздух плоскогорья, все еще проявлялись признаки истощения, хотя теперь мы находились на высоте всего лишь 300 футов над уровнем моря. Они не прибавляли в весе и были в угнетенном состоянии до тех пор, пока мы вновь не вошли в долину нижней Шире, которая находится на такой незначительной высоте, что без одновременного наблюдения за барометром здесь и на берегу моря почти нельзя установить разницы.
Во время одной ночной стоянки на большой равнине с нами вместе находились 80 торговцев табаком, которые следовали из Касунгу во владение Чинсамбы. Недалеко от того места, где зулусы убежали, не ответив на наши вопросы, они напали на торговцев и убили двоих из них. Торговцы были так напуганы теперь, что, вместо того чтобы идти вместе с нами по прямому пути, они ночью отправились по берегу озера к Ценга и затем повернули на запад. Вид щитов и огнестрельного оружия наводит на них ужас. Стрелки из лука чувствуют себя совершенно беспомощными, когда приходит враг, имеющий даже такую маленькую защиту, как кожаный щит, или когда он нападает на них с ружьями в открытом поле. Они могут выпустить несколько стрел, но они такие плохие стрелки, что из десяти стрел в цель попадает не больше одной. Единственное, что делает стрелу страшной, это яд, так как если отравленный наконечник входит в тело – ничто не может спасти раненого.
У нижнего конца озера Ньяса и еще больше в стране Марави пользуются луком; здесь лук имеет от 6 до 8 дюймов ширины и служит одновременно и щитом. Но нам никогда не приходилось видеть на нем следов от вражеских стрел. Конечно, его нельзя сравнить с овальным зулусским щитом, имеющим от 4 до 5 футов в длину и около 2 футов в ширину. Этот щит внушает такой ужас, что мы иногда сомневались – являются ли вообще здешние мазиту зулусами, и подозревали, что местное население, используя этот страх перед щитами, стало их носить, чтобы думали, что они принадлежат зулусам.
Одиннадцатого октября мы прибыли к крепостце Чин-самбы в Мосапо и имели полное основание быть довольными его радушным приемом. В его глазах парафиновая свеча была верхом роскоши, а зажигание спички – чудом, которое наполняло его изумлением. Поочередно он приводил к нам группами всех своих родственников посмотреть на удивительное зрелище – моментальное зажигание и свет, без необходимости разводить дымный костер в середине пола. Когда им нужно найти что-нибудь в темноте, они зажигают пучок сена. Наши книги также были предметом восхищения. Они думают, что при помощи этих книг мы ворожим. Они это делают при помощи кусочков дерева, рога и костей различных животных или чешуи муравьеда. Их бросают на землю, и в зависимости от того, как они лягут, колдун отвечает на заданные ему вопросы. Секстант и ватерпас, вес ртути, называемой нашими людьми «иностранной водой», разглядывались ими с таким же интересом, с каким бы стали делать это и мы, увидев в первый раз что-то новое и необыкновенное.
Сотни раз мы сидели при фонаре, глядя на звезды; но никогда, насколько нам известно, нас не подозревали в том, что мы занимаемся колдовством. Мы прекрасно знали, что все они верили в колдунов и ведьм, и нас часто удивляло, что до нашего слуха никогда не доходили обвинения в том, что «иностранная вода» используется нами не только для измерения расстояния и нанесения на карту дорог в новых местах. Единственное, чем мы можем объяснить отсутствие у них этих подозрений, это то, что мы всегда старались давать правдивые объяснения тому, что мы делали. Что касается случая с Секваша, о котором мы упоминали ранее, мы подозреваем, что он, желая продать часы, сказал, будто бы они являются амулетами, или фетишами, и был оштрафован.
Во время наших посещений Чинсамба уделял нам очень много времени. Как мы часто упоминали в других случаях, у вождя бывает много работы по руководству делами своего народа. К нему обращаются по всякому поводу, и он дает многословные советы, которые показывают на прекрасное знание своего района. Он знает каждый клочок обрабатываемой земли, каждую запруду в реке, каждую охотничью сеть, каждое веретено, каждое ущелье и каждого ребенка в своем племени. Ему всегда сообщают о рождении ребенка, и он посылает родителям свою благодарность и поздравления.
После продолжительных бесед с различными правителями мы могли понять, на каком основании «сенсационные писатели» сумели сделать африканских вождей посмешищем. Правда, по мере приближения к территории, которой коснулась цивилизация, характер и вождей, и народа все более ухудшается; поэтому возможно, что глупость и грубость, описанные вышеупомянутыми писателями, являются на западном побережье отражением грубых нравов торговцев, с которыми многие вожди только и имели дело. Мы заметили, что когда какой-либо вождь задавал нам вопросы, наши ответы удовлетворяли больше всего тогда, когда мы старались представить себя в его положении, а его – в положении бедного необразованного соотечественника в Англии. Вежливые, почтительные манеры в беседе и то, что мы называли «истинно джентльменским» поведением, почти всегда обеспечивали дружбу и доброжелательность африканцев.
