Чарльз Ливингстон - Путешествия и исследования в Африке
Наречие племени бабиза отличается от диалекта племени манганджа, но они хорошо понимают друг друга. Встречаясь с различными племенами, необходимо хорошо знать лишь одно наречие, и тогда легко достать переводчика. Мазико, один из племени макололо, уже приобрел хорошие знания наречия манганджа и оказался хорошим посредником при переговорах. Для нашего слуха язык матумбека казался более развитым, чем язык, принадлежащий тому же самому племени манганджа или ваньясса, дальше на юге. Например, глагол у них имеет страдательный залог и прошедшие времена, в то время, как среди племен, общающихся с иностранцами на Замбези, эти различия редко наблюдаются.
Наши новые спутники торговали табаком; они собрали его и скатали в несколько круглых шаров размером с пушечное девятифунтовое ядро. Одному из них принадлежала женщина, ребенок которой в то утро был продан за табак. Весь многочасовой путь мать следовала за хозяином и тихо плакала; ее хорошо знали, так как в нескольких деревушках женщины сочувственно разговаривали с ней; мы ничего не могли сделать, чтобы облегчить ее горе, – ребенка будут держать до тех пор, пока не продадут какому-нибудь работорговцу за ткань. Для того чтобы дать полное представление о торговле невольниками, мы упоминаем несколько случаев, которые нам приходилось наблюдать.
Первую ночь после того, как мы покинули невольничий тракт, мы провели в селении Нкомы, среди той части племени манганджа, называющейся мачева, или мачеба, территория которой тянется до реки Буа. Нкому можно назвать крестьянином-кузнецом: у него был горн, много зерна и коз, к которым он проявлял больше великодушия, чем нам приходилось наблюдать на невольничьем тракте.
Пятого октября мы подошли к реке Буа, дно которой здесь так же скалисто, как и в том месте, где нам пришлось ее пересечь, значительно ниже по течению; гора Нгалла находилась справа от нас и несколько холмов – слева; вообще местность здесь холмистая, покрыта тощими деревьями, многие из которых казались подстриженными благодаря тому, что их обрубали с целью образования прогалин для охоты.
Повсюду мы встречали людей на огородах, которые усердно готовились к приближающимся дождям. Мужчины забирались на деревья, обламывали ветки, чтобы они не затеняли посадки, или счищали побеги на пнях. Иногда можно было видеть женщину, разрыхляющую землю мотыгой или вместе с несколькими мальчиками занятую прополкой; сорняки связываются в пучки, чтобы легче было сжигать. Иногда жители усердно работали целыми семьями, в некоторых случаях на помощь привлекаются все соседи, за что их угощают пивом. Некоторые женщины поливали из тыквенных бутылей и кувшинов свои участки кукурузы и тыквы, беря воду из ручьев. В конце жаркого, сухого времени года они делают ямы около огородов, сеют в них кукурузу и поливают ее до начала дождей. Этот способ ускоряет получение урожая кукурузы или тыквы. В результате уже через шесть недель после начала дождей владелец получает для потребления свежую зеленую кукурузу.
Следующее селение, в котором мы ночевали, также принадлежало кузнецу из племени манганджа. Это было красивое место, затененное высокими деревьями молочая. Вначале жители убежали, но вскоре возвратились и предложили нам отправиться в крепостцу бабиза, находящуюся на расстоянии около мили. Мы предпочли остаться на тенистой площадке за деревушкой, вместо того чтобы очутиться на голом месте за частоколом. Один за другим к нам подошли двадцать или тридцать человек, вооруженных луками и стрелами. Некоторые из них были ростом не меньше шести футов четырех дюймов, и все же этим великанам не стыдно было сказать нам: «Мы думали, что вы мазиту, испугались и убежали». Очевидно, приказ отправиться в крепостцу был продиктован страхом, так же, как отказ старшины принять от нас ткань или предоставить нам хижину; так как у нас никогда не было случая узнать, какие чувства вызывают постоянные вторжения врагов, мы не знали, следует ли их осуждать.
Старшина – высокий старый кузнец – с огромным, искусно сделанным им самим ножом, спокойно подошел к нам и осмотрел наше убежище, которое, благодаря обилию поблизости высокой травы и кустов, наши люди соорудили в течение получаса. Постепенно жители изменили свое отношение к нам и вечером поднесли нам в подарок огромный горшок каши и восхитительную, хорошо зажаренную курицу. Старшина извинился, что он был так груб к чужеземцам, и выразил сожаление о том, что отказался принять прекрасную ткань, которую мы ему предлагали. Конечно, ему был подарен другой кусок ткани, и на следующий день мы расстались добрыми друзьями.
Но не всегда нам так везло. Однажды, после долгого утомительного перехода, мы искали удобного места для ночевки; тропинка шла через селение, но старшина постарался помешать нам войти в него. Мы продолжали наш путь, не обращая внимания на его крики, и дошли до другого края деревушки, собираясь переночевать где-нибудь, когда что-то сказанное им заставило нас повернуть назад и сесть на площадке в середине его владений. Он убежал, и хотя мы провели там две ночи, нам не удалось установить с ним отношений. В первую ночь он попытался украсть одеяло с одного из спящих и бросил в середину нашей стоянки рог, содержащий колдовское зелье. На следующую ночь метательный снаряд был более мощный – большой камень. Его соседи, с которыми мы говорили о его поведении, не придавали этому большого значения: «Такой уж у него характер, это неважно».
Наш проводник, который жил в крепостце недалеко от того места, где мы ночевали, отказался сопровождать нас дальше. Пока мы подыскивали другого проводника, Мазико попытался купить козу и уже почти заключил сделку, когда вышла жена владельца козы и сказала мужу: «Ты поступаешь так, как будто не женат: продаешь козу, не посоветовавшись с женой. Какое оскорбление женщине. Что ты за человек!» Мазико уговаривал его следующими словами: «Давай договоримся, не обращай на нее внимания». Но тот, зная, что ему предстоит, ответил: «Нет, мне и так здорово попадет» – и отказался.
Если этот эпизод является характерным для местных семейных отношений, то следует предположить, что женщины имеют здесь такое же влияние, как и в Лонда, дальше на запад и во многих других местах севернее Замбези. Там мы один раз были свидетелями того, как одна жена приказала мужу не продавать курицу только для того, как мы думаем, чтобы показать нам, чужеземцам, что верховодит она. По-видимому, женщинам здесь обычно оказывают большое уважение, потому что, так же, как и на западе, наиболее употребительным восклицанием было: «О, мать моя!» Мы часто слышали его, даже будучи за тридцать миль к востоку отсюда. К югу от Замбези наиболее употребительным восклицанием является: «Отец мой!»
