Владимир Арсеньев - Жизнь и приключение в тайге
Чтобы правильнее оценить целостное значение книг Арсеньева и уяснить их сильные и слабые стороны, необходимо рассматривать их не только в связи с современной им научной литературой, но и на фоне настоящего. Почти полвека отделяет нас от экспедиций В. К. Арсеньева и его первых книг и очерков, но когда сопоставляешь ту жизнь, которая описана в его книгах, с той, участниками которой мы являемся теперь, кажется, что промежуток между ними определяется столетиями. Очень выразительно описывает эти перемены один из современных писателей Дальнего Востока и биограф В. К. Арсеньева Н. М. Рогаль: «За всю историю человечества не было отмечено столь быстрого превращения огромной мало обжитой территории в район современной передовой индустрии, транспорта и сельского хозяйства. Строительство на Дальнем Востоке не прекращалось и в годы Великой Отечественной войны. Новый, невиданный еще размах приобрело оно в послевоенные пятилетки…» «На пустынном прежде побережье от Посьета до мыса Поворотного выросли десятки первоклассных предприятий рыбной промышленности, созданы питомники пушных зверей и пятнистых оленей; развернуты крупные заготовки леса»… [88] «Близ рек, где когда-то выслеживал тигров Арсеньев, построены новые механизированные шахты, работают врубовые машины, отбойные молотки, электрифицированные подъемники подают на-гора превосходный сучанский уголь. Ярко светятся огни новой Артемовской государственной электростанции». Приханкайская низменность стала житницей Приморского края. Проложены новые железнодорожные пути, строятся новые порты, создаются крупнейшие индустриальные предприятия: «строятся корабли, производятся станки, транспортные машины, электрооборудование, высококачественный бензин и, наконец, свой дальневосточный металл» [89]. На месте жалких стойбищ выросли просторные колхозные селения, построены школы, больницы, клубы и т. д. Арсеньев всю жизнь мечтал о новой жизни в тайге и пытался представить себе те изменения, которые должны совершенно преобразить лик ее, но какими бледными представляются эти мечтания при сопоставлении с тем, что создано там теперь силой и волей советского народа. Во многом представляются устарелыми и сочинения Арсеньева; немало в них и прямых ошибок, порой весьма крупных и значительных. Частично эти ошибки обусловлены состоянием науки того времени, но главным образом они являются результатом общественного положения Арсеньева — офицера и чиновника — и неизбежно ограниченного его общественного мировоззрения. Особенно неправильными кажутся его рассуждения по вопросам социально-экономического характера, поэтому неправильно он решал и многие вопросы, касающиеся устройства края. Так, например, он с величайшей опаской относился к проекту железной дороги между Амуром и бывш. Императорской Гаванью (ныне Советская Гавань). Проектировавшийся железнодорожный путь, по его мнению, неминуемо ослабил бы обороноспособность края, так как — полагал он — в случае новой войны Гавань была бы неминуемо захвачена японцами, и железнодорожный путь дал бы им ключ к сердцу края [90]. Это опасение, которое кажется сейчас столь наивным, было вызвано его законным неверием в силы правительства, только что проигравшего военную кампанию и несумевшего отстоять Порт-Артур. Впрочем, на долю В. К. Арсеньева выпало огромное счастье: возможность убедиться в своей ошибке; впоследствии он принимал живейшее участие в обсуждении железнодорожных вариантов, прекрасно поняв их значение и роль в новых политических и социальных условиях. Неправильно решал В. К. Арсеньев и вопрос о колонизационных возможностях края, опять-таки исходя всецело из организационных возможностей и способностей царского правительственного аппарата, и совершенно упуская из вида творческую мощь народного характера. Нельзя не преклоняться перед страстной и настойчивой защитой Арсеньевым прав малых народностей, но меры, которые он предлагал, формы помощи, которые он мыслил, кажутся нам сейчас также наивными и бесполезными.
Все эти ошибки вполне понятны: он умел мыслить лишь в пределах определенного социально-политического строя и не догадывался о тех возможностях, которые откроет всем народам России грядущая революция, неизбежность которой он смутно предчувствовал. Не мог он, конечно, понять и того, что судьба малых народностей может решительно измениться лишь на путях некапиталистического развития.
Февральскую революцию Арсеньев радостно приветствовал: он принял пост «комиссара по делам туземного населения», но очень быстро убедился в абсолютном бессилии буржуазного правительства изменить что-либо в жизни малых народностей и, не видя никакой возможности принести им действительную пользу и не желая тем самым «обманывать их» (его подлинные слова), подал в отставку и снова «ушел в тайгу». Только с установлением советской власти В. К. Арсеньев вновь вернулся к административным и общественным обязанностям. В новой власти он оценил прежде всего подлинную готовность создать новые условия для тех, кого он всегда называл «обездоленными судьбой людьми»; он сердцем понял смысл и правду ленинской национальной политики и явился ее проводником среди малых народностей. Писатель Семен Бытовой воспроизводит знаменательную беседу В. К. Арсеньева с орочами, о которой поведали ему сами участники этой беседы: «Все будет, все будет! — говорил Арсеньев. — Советская власть, новый закон Ленина все дадут орочам…» «Наши экспедиции не зря через перевал ходили. Придет время, и там, где шумела тайга, где были скалистые сопки, вырастут новые города и села. Проложат железную дорогу. На Тумнин пойдут поезда»… «Все будет! Советская власть не только пробудит край, она даст жизнь новым народностям, живущим в нем. Русские люди помогут орочам, удэхейцам, нанайцам подняться из тьмы к свету. Они поведут их за собой по новому, счастливому пути» [91]. Быть может, в этом пересказе не совсем точно приведены слова В; К. Арсеньева, но мысли его переданы совершенно правильно. Таков был действительно строй его мысли в последние годы его жизни, и ими он неоднократно делился с многими из своих друзей.
В настоящее время накопилась уже значительная литература, дающая возможность в конкретных очертаниях представить себе эти новые формы жизни и все те изменения, которые так разительно изменили весь уклад жизни малых народностей. Таковы статьи М. А. Сергеева, А. М. Золотарева, очерки С. Быстового, Ю. Шестаковой, Н. Рогаля, К. Майбогова, рассказы С. Холодного и др. М. А. Сергеев очень четко подводит итоги этой новой жизни и нового культурного строительства в Уссурийской тайге: «Таежные типичные охотники, не знавшие ни пашни, ни домашних животных (кроме собаки), в колхозе завели посевы, фруктовые сады, коров. Исчезли навсегда постоянные лишения и нужда, возникла уверенность в завтрашнем дне. Прочно вошли в жизнь такие непонятные еще недавно явления, как школа и клуб, больница и ясли; с ростом культуры и зажиточности изменился и весь домашний уклад народа. Забила ключом общественная жизнь» [92].
