Владимир Арсеньев - Жизнь и приключение в тайге
В романе Фадеева темный и забитый крестьянин-переселенец, не освободившийся еще из-под власти кулацкой идеологии, Иосиф Шпак требует, чтобы партизанский штаб издал приказ о выселении из тайги инородов. Этот эпизод художественно отображает один из самых тяжелых и трагических моментов старой таежной жизни. Встречи орочей и удэхейцев с русскими крестьянами-переселенцами были не всегда дружественными. Арсеньев подробно рассказывает об этом в своих книгах, но разобраться в причинах этих столкновений он не сумел и принимал за национальный антагонизм то, что являлось следствием причин социально-экономических. Его отношение к староверческому, по преимуществу кулацкому, населению было двойственно. Его подкупали трудолюбие староверов, уменье настойчиво и упорно работать, предприимчивая инициативность, заслонявшие в его глазах их хищническую сущность. Но вместе с тем он с глубоким негодованием относился к их эгоистической черствости, самомнению, ханжеству и особенно не мог им простить презрительно-пренебрежительного отношения к малым народностям. Любопытен эпизод, о котором он рассказывает в книге «Дерсу Узала». Однажды он разговорился с одним старовером, приятелем Дерсу:
— Хороший он человек, правдивый, — говорил старовер. — Одно только плохо — нехристь он, азиат, в бога не верует, а вот, поди-ка, живет на земле все равно так же, как и я. Чудно, право! И что с ним только на том свете будет?…
— Да то же, что со мной и с тобой, — ответил я ему.
— Оборони, царица небесная, — сказал старовер и перекрестился. Я истинный христианин по церкви апостольской, а он что? Нехристь. У него и души-то нет, а пар.
Старовер с пренебрежением плюнул и стал укладываться на ночь. Я распрощался с ним и пошел к своему биваку. У огня с солдатами сидел Дерсу. Взглянув на него, я сразу увидел, что он куда-то собирается.
— Ты куда? — спросил я его.
— На охоту, — отвечал он. — Моя хочу один косуля убей, надо староверу помогай, у него детей много. Моя считал — шесть есть.
«Не душа, а пар», — вспомнились мне слова старовера. Хотелось мне отговорить Дерсу ходить на охоту для этого «истинного христианина по церкви апостольской», но этим я доставил бы ему только огорчение и воздержался» (II, стр. 11–12).
Не понимая сущности сложившихся отношений, В. К. Арсеньев не мог найти и правильного выхода из создавшегося положения. Этим и объясняются некоторые его проекты устройства малых народностей.
Свою ошибку Арсеньев сумел осознать. В последние годы жизни он уже не сомневался в возможности дружной совместной работы всех народностей, обитающих в крае. Это содружество — основной признак и основная, характерная черта строительства новой жизни, созидаемой в былых таежных дебрях. Многочисленные факты свидетельствуют об огромной помощи, которую оказывают русские люди малым народностям Приморья. А. Г. Абрамов подробно рассказывает, как украинцы-переселенцы помогали налаживать новый быт удэхейцам на санчихедской поляне: «…кипела работа. Семья Ловляги, переселившаяся в Санчихеду из Кортуна, заправляла всеми работами. Удэхейцы повиновались распоряжениям исконных хлеборобов — украинцев Ловляг. Вот Нюра Инсан, подавая к молотилке снопы, ловко перехватывает их из рук Дуни Сигдэ. Она, запыленная, с растрепанными черными волосами, что-то громко говорит, стараясь перекричать шум молотилки, дородной украинке Василисе, заправлявшей снопы в молотилку.
Конным приводом управляли двое — Максим Ловляга и Федя Уксумин. Работа шла дружно» [98]. Успешное развитие молочного хозяйства среди орочей и удэхейцев обязано в значительной степени огромной помощи, оказанной русскими женщинами. И совершенно исключительной, граничащей иногда с подвигом, была в этом процессе организации форм новой жизни роль русской советской интеллигенции. Имена русских учителей Николая Павловича Сидорова у орочей и Анатолия Масликова у удэхейцев стали почти легендарными [99]. Сейчас уже возникла и выросла своя национальная интеллигенция, работающая в тесном содружестве с русскими врачами, учителями, агрономами…
Да, В. К. Арсеньев многого не предвидел и многого не учел, но по большей части эти ошибки были свойственны всему поколению ученых, к которому принадлежал В. К. Арсеньев. И, конечно, не ими определяется целостное значение книг и всего жизненного дела В. К. Арсеньева. Каковы бы ни были отдельные ошибки в его трудах, в целом они входят в золотой фонд литературы о народностях Приморья, составляя неотъемлемую часть их духовной культуры, ибо именно в них с необычайной полнотой и выразительной силой раскрыты основные черты национального характера этих народностей. Во всех своих книгах В. К. Арсеньев выступал неустанным горячим пропагандистом высоких нравственных качеств этих «лесных людей» — именно он первый открыл, какие богатые творческие силы таят они в себе. Один пример особенно характерен и поучителен. Вопреки мнениям, господствовавшим в старой военной среде, В. К. Арсеньев всегда утверждал, что малые приморские народности обладают высокими воинскими качествами». Немало найдется орочей и удэхейцев, — писал он, — которые сделают честь самым лучшим стрелкам в армии»; он утверждал, что в будущей войне они могут сыграть важную и значительную роль «в качестве великолепных лоцманов, проводников, разведчиков» [100].
Этот прогноз, продиктованный верой в великую духовную силу народа, блестяще подтвердился во время Великой Отечественной войны. Из среды орочей, удэхейцев, нанайцев, тазов действительно вышли великолепные воины, стойкие и мужественные защитники социалистической родины. Имена некоторых из них стали известны всему Советскому Союзу, как, например, имя погибшего в боях с фашистскими ордами замечательного снайпера ороча Кирилла Батума, к которому обращался с приветственным письмом И. Эренбург. Это письмо, появившееся первоначально во фронтовой газете, перепечатано в книге С. Бытового [101]. Как первоклассный снайпер прославился удэхеец Дункай из селения Сяин. Дункай окончил Ленинградский институт народов Севера и ныне работает учителем в родном селе [102]. Другой удэхеец Василий Кялундзюга был известен как выдающийся разведчик. Он участвовал во взятии Берлина, побывал в Румынии. На фронте ему, между прочим, пришлось встретиться и беседовать с Вандой Василевской, и он был назначен для ее сопровождения [103]. Как знаменитый снайпер прославился и нанаец Максим Пассар из селения Джари (на Амуре). Когда он был убит, на фронт в качестве добровольцев отправились «заменить Максима» его братья Иван и Павел [104].
