Александр Старостин - Спасение челюскинцев
— Между прочим, Миша, — кудрявый журналист поглядел на Водопьянова насмешливым взглядом, — каждый хвалит свой транспорт и ругает все прочие, приводя вполне разумные доводы в свою пользу. Не ругают только собак. Лающий транспорт, пожалуй, и в самом деле самый надежный.
— Ладно. Молчу. Словами можно доказать все, что угодно, вы правы. А надо делами. До свидания, товарищи! Надо отоспаться перед полетом на Каспий. Задание. Там тоже люди. И лошади. Эх, лошадки, лошадки!
В два часа ночи его подняли с постели телефонным звонком.
— Завтра в десять утра товарищ Куйбышев вызывает вас в Совнарком, — сказали ему.
— Утром я в наряде на Каспий, — пробормотал Водопьянов, просыпаясь окончательно.
— Нам это известно. Туда полетят другие летчики. Не забудьте, ровно в десять в Кремль.
— Есть! — ответил Михаил Васильевич. И уже до утра не мог уснуть.
Войдя в кабинет Куйбышева ровно в десять часов, еще толком не видя, кто перед ним, он доложил:
— Пилот гражданской авиации Водопьянов прибыл по вашему приказанию.
Человек, который сидел напротив него за столом, улыбнулся и сказал:
— Знаю-знаю. Пожалуйста, садитесь. Ваша машина готова к полету на Север?
Уже «приземляясь» в кресло, указанное Куйбышевым, Водопьянов резко поднялся и сказал:
— Так точно! Готова.
Куйбышев понимал, что Водопьянов несколько взволнован, и сказал:
— Сидите-сидите. Не нужно этих «так точно»… Давайте просто поговорим.
Наконец Водопьянов разглядел лицо Куйбышева, известное ему по портретам, и насупился, ожидая сложных вопросов.
Валериан Владимирович решил как-то помочь пилоту справиться с волнением и заговорил о том, что тому хорошо известно:
— Покажите, какой вы наметили маршрут. Вон на той карте.
Водопьянов подошел к карте.
— Из Москвы до Николаевска-на-Амуре, — стал он докладывать. Разговор на известную тему придал ему некоторую уверенность. — Далее Охотск, Магадан, Анадырь, Ванкарем.
— Кто-нибудь летал из Николаевска на Чукотку? — спросил Куйбышев, подходя к карте.
— Зимой пока не летали. Но ведь будут летать. Не в этом году, так в будущем. Лучше, конечно, в этом…
Куйбышев задумался. Как истинно деловой человек, он разом схватывал все, что ему говорили.
— А сколько у вас было аварий? — неожиданно спросил он.
— Одна катастрофа, три аварии! — четко доложил Водопьянов.
— А вот тут, в характеристике, сказано, что у вас семь аварий, — улыбнулся Куйбышев.
Лицо Водопьянова сделалось красным.
— Валериан Владимирович, ведь в авиации существует четкая классификация летных происшествий. Катастрофа — это когда погибают люди. Авария — это когда самолет не подлежит ремонту. Настоящих аварий, включая катастрофу, у меня было четыре. Разве можно считать аварией случай, когда сломался костыль или лопнул дутик? То есть резина на колесе. Это не авария, а всего-навсего поломка. Заменил костыль и полетел дальше.
Куйбышев улыбнулся, слушая не совсем официальную терминологию пилота.
— Ну, это я знаю. Неужели у вас после катастрофы, когда погиб механик, а сами вы оказались в госпитале, не прошло желание летать?
«Он, оказывается, все знает», — подумал Водопьянов.
— Нет, не прошло. И не пройдет.
— Как себя чувствуете?
— Прекрасно.
Куйбышев положил руку на плечо Водопьянова и, прямо глядя в его глаза, спросил:
— Вы все учли? Ведь вас ждет не увеселительная прогулка.
— Учел.
— Ну, тогда полетите. Но не из Москвы, а из Хабаровска. До Хабаровска — экспрессом. Итак, немедленно разбирайте аэроплан, отстыковывайте крылья и загружайте его на платформу…
Водопьянов растерялся и стал выделывать руками неопределенные движения.
— Что такое?
— Тут каждый день дорог. Я — летчик. Надо лететь. И как можно скорее.
Куйбышев улыбнулся.
— Посчитаем, каким путем вы скорее достигнете цели. Сейчас зима, дни короткие. То есть светлое время весьма ограниченно. Плюс к тому погода. До Хабаровска девять суток на поезде. И погода никак не помешает. При полете вы ничего не выиграете. А может, и проиграете. Железнодорожный транспорт пока более надежен.
— Я буду лететь день и ночь.
— А вот этого мы вам и не позволим, — твердо сказал Куйбышев. — Если вам память не изменяет, то ваша катастрофа произошла именно оттого, что вы летели двое суток… Итак, ваша задача не костьми лечь «за други своя», а выполнять задание. Арктика не прощает ошибок. Это вы и без меня знаете. Действуйте!
— Есть!
Куйбышев пожал Водопьянову руку.
— Желаю удачи. И еще. Без крайней нужды не рисковать. Помните, что ваша гибель никому не нужна. И в первую очередь челюскинцам.
Водопьянов выехал в Хабаровск.
Там его ждали известные пилоты Иван Доронин и Виктор Галышев.
В то время, когда Водопьянов ехал на экспрессе Москва — Хабаровск, а на платформе за составом — его разобранный самолет, Георгий Алексеевич Ушаков и Маврикий Трофимович Слепнев вылетели на спасение челюскинцев… в Берлин.
Вот тут нам следует остановиться.
Маврикий Трофимович был приглашен на заседание правительственной комиссии по спасению челюскинцев в качестве авиационного специалиста. Когда очередь дошла до него, он высказался так:
— Спасать челюскинцев надо, конечно, на самолетах. Но вся трудность тут заключается в том, чтобы доставить самолеты на базу спасения. Если мы выпустим отсюда, положим, тридцать самолетов, то я не знаю, сколько туда доберется в целости и сохранности. Тем более, трассы не исследованы и не обеспечены ни топливом, ни запчастями, ни обслуживающим персоналом. Да и трасс, говоря по правде, пока не существует. Не существует и аэродромов.
— Все так, — согласился Куйбышев. — Что предлагаете конкретно?
— Я предлагаю каким-то образом добраться до Аляски, там закупить самолет и пересечь уже на самолете Берингов пролив в обратном направлении — с востока на запад. Мне уже доводилось летать этим маршрутом. Думаю, так выйдет быстрее, чем каким-нибудь другим путем.
— Хорошо, — согласился Куйбышев, — вы сможете пересечь Атлантику на пароходе, Америку пересечь на поезде… А сколько вам потребуется времени, чтобы освоить новую для вас технику?
— Если я один раз слетаю с американским летчиком, то второй полет выполню самостоятельно.
Члены комиссии задумались.
Ушаков, скромный и молчаливый человек среднего роста, лысоватый, с несколько косящими глазами, меньше всего похожий на героя одной из самых сложных и результативных экспедиций в истории Арктики — изучение и нанесение на карту Северной Земли, тихо сказал:
