Льюис Котлоу - Занзабуку
Одна из лиан, кора которой используется для изготовления одежды, по-английски называется «решетчатое фиговое дерево». Это могучий и грозный паразит. Он обвивает железное дерево, древесина которого самая твердая на земле, и взбирается вверх по его стволу. Лиана год от году лезет все выше и выше, становится все толще и толще, в конце концов она делается такой же толстой, как и ствол железного дерева, которое буквально задыхается «в объятиях» лианы. Через несколько лет на этом месте стоит огромное «решетчатое фиговое дерево», могучее и гордое, как будто оно выросло само.
Позже я увидел, как дети пигмеев играют в «лиану». Один ребенок, изображающий железное дерево, стоит в кругу других детей, исполняющих «роль» лиан. Они танцуют вокруг него, напевая и постепенно суживая круг. «Железное дерево» поет в ответ и пытается разорвать кольцо, остальные не дают ему сделать это. Мне никогда не удавалось увидеть, чем кончается игра и кто же побеждает в ней. По-моему, пигмеям вообще не нужна победа в игре, ибо внутри семей нет вражды и соперничества.
Снимая в Итури, я узнал, какие пигмеи замечательные артисты. Они прежде всего наслаждаются самим процессом игры и не пытаются, подобно нашим любителям, бить на эффект, превзойти друг друга или позировать перед аппаратом с самовлюбленным видом. Они действительно играют.
Я был уверен, что до них не дойдет смысл съемки и суть процесса фотографирования. «Фотографирование» — для большинства пигмеев понятие, лишенное какого-либо реального содержания. Пигмеи незнакомы с зеркалом и никогда не видят собственного изображения.
Сначала я боялся, что пигмеи не поймут моих целей, так как они незнакомы с театром, но они живо откликнулись на мое предложение сыграть несколько сцен. Самым трудным было повторить сцену моего прибытия в их страну. Для ее исполнения я отобрал примерно пятнадцать охотников с копьями, луками и стрелами и отправился с ними для съемок на берег Итури в то место, где она сравнительно широка. Специально для этой сцены мы раздобыли два каноэ.
Я плыл в одном из них с несколькими гребцами банту, а мой оператор в это время дрейфовал на плоту и снимал оттуда берег и приближающуюся к нему лодку. В плотной стене листвы мелькнуло чье-то лицо, исчезло и затем появилось еще раз. Вот пигмеи собрались и уселись в двадцати футах от берега, а затем выбежали вперед, охваченные любопытством и горя желанием рассмотреть чужестранца, приближающегося в каноэ. Один из них прямо перед объективом аппарата оборачивается назад, как бы для того, чтобы знаками поторопить остальных. При этом он ни разу не взглянул на аппарат или оператора, что лишило бы кадры правдоподобия.
Мы засняли целое «действие». Показали, как один из пигмеев дружелюбно протягивает мне руку и помогает выбраться на берег, засняли чащу Итури, реку, крупным планом пигмеев, пробирающихся среди стволов. Но все это выглядело бы как плохая подделка, если бы не прекрасная игра пигмеев.
Однажды Билл Динс перевел мне разговор стариков, вернее, смутные предания, сохранившиеся в их памяти, о межплеменных войнах в старое время. Я спросил пигмеев, не могут ли они изобразить бой между двумя враждующими родами, заканчивающийся поражением одного из них. Они охотно согласились и начали обсуждать между собой, как лучше «представить» войну.
Ради съемок сцену решили разыграть на поляне, а не в лесу. Тут же отобрали «актеров». Один старик, которому, вероятно, уже давно перевалило за семьдесят, жестоко страдающий от ревматизма, особенно настаивал, чтобы его включили в число «артистов», так как, по его утверждению, в юности ему пришлось не раз участвовать в подобных схватках. На следующий день старый воин с таким увлечением исполнял свою роль, что, казалось, он избавился от груза лет и своей болезни в эти часы битвы и торжества над врагом, часы мужества и славы. На поле «боя» он ни в чем не уступал молодым воинам и проявил не меньшее проворство.
Пигмеи играли с таким мастерством, что я даже испугался. И было отчего. Если бы вы видели выражение их лиц перед началом «боя», то были бы уверены, что это смертельные враги и ничего не доставит им большего удовольствия, чем убийство соперников. Счастливые, бескорыстные, добродушные лесные люди вдруг превратились в суровых и грозных воинов, готовых не колеблясь пролить кровь врагов.
С устрашающими криками, от которых мороз продирал по коже, они бросались друг на друга, стреляя из луков, и, казалось, целились точно в противника. Но ни один участник «битвы» не был даже оцарапан: все стрелы пролетали точно над головами пигмеев, иногда в нескольких дюймах от них. Я понял в тот день, почему Стэнли считал пигмеев самыми серьезными противниками из всех знакомых ему африканских племен, а арабские работорговцы не осмеливались приближаться к их стране.
Пигмеи блестяще «представляли» для меня любые сцены из их жизни: будь это охота на слонов, постройка хижины или обрядовые танцы. Но если бы я попросил их исполнить что-нибудь незнакомое им, они бы с треском «провалились», поэтому я даже при всем желании не смог бы сотворить никакой «подделки». Я не считаю «подделкой» воспроизведение сцен, действительно происходивших. Это неизбежно при съемках в лесу хотя бы из-за недостатка света. Случившееся в густом темном лесу, где снимать невозможно, приходится «переигрывать» на открытом месте.
Вначале я был вынужден несколько раз откладывать примерно на полчаса начало съемки из-за одного огромного дерева затенявшего поляну. Посоветовавшись с Биллом Динсом, я решил срубить его. Пигмеи оказались худшими лесорубами, чем артистами, хотя мы и снабдили их железными топорами. В конце концов они все же перерубили большую часть ствола. Я определил примерное направление падения дерева и занял с аппаратом удобную для съемок и в то же время безопасную, как мне казалось, позицию.
Двенадцать пигмеев обвязали ствол посередине длинной лианой и, ухватившись за свободный конец лианы, приготовились тянуть подрубленный ствол на себя. Когда он начнет падать под тяжестью собственного веса, они должны были отбежать от предполагаемого места падения. Я был футах в двадцати от него и надеялся заснять дерево падающим почти на объектив аппарата.
Несколько последних ударов топора, мощный рывок за веревку — и дерево начинает клониться. Я прильнул к аппарату и включил его, наблюдая, как ствол гиганта медленно, величественно опускается все ниже и ниже. Внезапно я понял, что собираюсь получить слишком хорошие кадры. Дерево падало прямо на меня, а не почти на меня. Я отшатнулся от аппарата и взглянул вверх. Кто-то закричал пигмеям, чтобы они тянули ствол сильнее к себе, — может быть, направление падения дерева несколько изменится. Но ствол был слишком тяжел, клонился слишком быстро, и ничто уже не могло повлиять на его падение.
