Арнольд Якоби - Сеньор Кон-Тики
Первое время ни печать, ни власти не старались исправить ошибку. И если раньше норвежцы были в почете в Британской Колумбии, то теперь им приходилось не сладко. Двери, которые были открыты для Лив и Тура, закрывались у них перед носом. Иные не скрывали своего подозрения, что Тур вражеский агент. Дошло до того, что он боялся заговорить с Лив по-норвежски в трамвае.
Но эти неприятности отступили на второе место перед другими — мрачными видами на будущее. Они были совершенно отрезаны от родных и близких. Когда Норвегию захватили немцы, обратные билеты, естественно, потеряли силу. По плану семья Хейердалов собиралась провести в Канаде всего несколько недель, и денег было в обрез на этот срок. Теперь все вдруг переменилось. Чтобы подольше растянуть оставшиеся гроши, они сразу переселились из гостиницы в грязную дешевую комнату в портовом квартале. Газовый рожок, скрипучая кровать, стол и табуретка — вот и вся обстановка. Для маленького Тура раздобыли старую корзину. Из незанавешенного окна они видели внизу обширный угольный склад, освещенный одинокой лампочкой. Хозяйка была именно такой, какой должна быть владелица такого дома: нудная и брюзгливая, буквально насквозь пропитанная подозрительностью. Узнав, что жильцы — норвежцы, она стала еще более недоверчивой.
Все попытки связаться с друзьями, а также с норвежскими и с канадскими властями ни к чему не привели. И в конце концов у Тура остался один выход — как можно скорее найти себе работу. Но какую работу? И где? Он, приехал с гостевой визой, у него не было официального разрешения на трудоустройство. К тому же город страдал от безработицы. Военной обязанности в Канаде не было, а военная промышленность только зарождалась. С утра до вечера перед биржами труда стояли длинные очереди. Тур робко пристраивался в конец, мучительно сознавая, что он здесь лишний. Вместе с ним стояли самые разные люди, но в отличие от него все они, подойдя к окошку, могли назвать ту или иную профессию — столяр, каменщик и так далее. А Тур, когда наставала его очередь, отвечал, что штудировал зоологию, географию, этнологию. Иногда служащий вежливо осведомлялся: может быть, он, кроме того, еще умеет хотя бы немного столярничать?
— К сожалению, нет, — отвечал Тур. — Но я готов взяться за любое дело.
Служащий сокрушенно качал головой, и Тур уступал место следующему.
Изо дня в день молодой норвежец стоял в очередях безработных. И если он в первый день чувствовал себя чужим, то в дальнейшем это чувство лишь усиливалось. С ним редко заговаривали, а когда он нерешительно спрашивал о чем-нибудь, ему отвечали отрывисто и сухо. Одежда, лицо и руки его выдавали. А вообще-то в очереди всегда шел оживленный разговор, вот только шутки, если кто-нибудь шутил, чаще всего оказывались очень мрачными. Большинство безработных не возмущались. Они отчаялись. Такова жизнь, иного и не приходится ждать тому, кто почему-либо оказался в числе неудачников. Правда, от этой мысли было не легче. Очереди на биржах труда были живым олицетворением нужды, и хуже всех доставалось приезжим, которые даже не могли толком объясниться по-английски.
Дни шли один тоскливее другого. Уже получены деньги по последнему аккредитиву, а тут еще Лив сказала, что ждет второго ребенка. Гора угля за окном будто разрослась и все заслонила, не оставив даже клочка голубого неба. Не видя другого выхода, Тур попытался продать свое драгоценное собрание археологических и этнографических находок с Маркизских островов, в том числе уникальное королевское облачение из человеческого волоса. Но покупателей не нашлось. И родители еще больше урезали себя в еде, чтобы хоть Тур-младший получал необходимое.
Им уже доводилось голодать — на Фату-Хиве, в пору дождей. Но там, если потрудиться, все же можно было добыть что-то съедобное, когда раков, когда кокосовых орехов. Теперь они проходили мимо витрин, которые ломились от вкусных вещей. В мясных лавках висели целые туши. Рыбные лавки изобиловали лососем и омарами. Покупатели выходили с полными сумками, довольные, улыбающиеся, не думая о нуждающихся. Сколько угодно еды — только не для тех, кто стоял в очереди у биржи труда.
Для многих безработных голодать уже стало привычным. Кое-кто из них ворчал, однако большинство на все махнуло рукой. Но молодой норвежец из обеспеченной семьи видел мировую несправедливость так ярко, словно все прожектора на свете были направлены на нее. Если заболеет кто-нибудь из обеспеченных горожан, к нему, завывая сиреной, мчится скорая помощь. Если его дому угрожает огонь, пожарные явятся через несколько минут. А кто поможет этим несчастным, которых изнуряют голод и холод? Теперь он — один из них. В сердце большого города над ним нависла смертельная угроза, но жизнь идет по заведенному порядку, и никто не мчится им на помощь.
Тур восхищался Лив. Она держалась молодцом. Ни одной жалобы. Ни одного упрека. Сам же он часами ходил взад и вперед по комнате на грани нервного срыва.
На исходе седьмого месяца жизни в Ванкувере положение стало совсем отчаянным.
Воскресенье. Завтра надо платить за комнату. Они вывернули кошелек и все карманы. Набралось тридцать центов. Лив бессильно опустилась на табуретку у окна. Подперев рукой голову, она грустно созерцала угольную кучу. Тур, как обычно, мерял шагами комнату, малыш лежал в корзине и куксился. Вдруг Лив встала, взяла деньги и вышла. Через несколько минут она вернулась с тремя маленькими солодовыми хлебцами. Хоть раз поесть досыта, большего на эти деньги все равно не купишь. Ведя за руки Тура-младшего, они вышли на улицу и отыскали тихий уголок на газонах Стенли-Парка.
Поблизости стоял раскрашенный тотемный столб, который показался им очень символичным: чудовища с клювами, когтями и хищными клыками карабкались друг через друга. Вверху сидело чучело и огромными равнодушными глазами смотрело на молодую чету. Своего рода ироническое напоминание о беззаботных днях в Белла-Куле, о красивой сказке, канувшей в прошлое…
Тур-младший сидел на траве и беспечно уписывал свой хлебец, а Лив и Тур говорили о завтрашнем дне. Если с неба ничего не упадет — неизвестно, когда им придется поесть в следующий раз. Что дальше?.. Завтра их за неуплату выставят на улицу, хозяйка не станет церемониться. Остается уповать на судьбу. И Тур мысленно прочел молитву — так он молился только в детстве.
Наступило утро понедельника. Если солнце светило в этот день, то во всяком случае не в том переулке, где жила маленькая норвежская семья. Им весь мир представлялся черным как уголь. Сегодня Лив и оба Тура окажутся на улице с кучей чемоданов и детской корзиной. Даже в разгар дождей на Фату-Хиве им не было так скверно, как в это утро в цивилизованном большом городе.
