Тим Северин - По пути Ясона
Хуже того, если встречный ветер заставал «Арго» на пути между стоянками, кормчему оставалось лишь повернуть обратно или идти дальше, причем оба варианта были одинаково плохи. Поворачивая назад, мы теряли все, чего удалось добиться совокупными усилиями гребцов; продолжая путь — пускай до следующей стоянки какие-то несчастные несколько миль, — гребцы утомлялись все сильнее, а ведь их силы не беспредельны. Следовало соразмерять энтузиазм с запасами сил и учитывать коварство местных ветров. Никто не мог заранее сказать, как долго продлится очередная пытка как долго ветер будет насмехаться над усилиями гребцов; вполне возможно, море разволнуется настолько, что грести станет невозможно, либо ветер сделается столь сильным, что после пары часов бесплодных мучений все-таки придется развернуть корабль и поспешить к прошлой стоянке.
В девяти случаях из десяти пытаться на двадцативесельной галере одолеть встречный ветер попросту бессмысленно. Галеры не предназначены для подобных испытаний, и об этом мне приходилось помнить на протяжении всего пути. Это обстоятельство влияло на все наши решения. В Эгейском и Мраморном морях погода славится своей непредсказуемостью, и штиль мгновенно может смениться бурей. В Черном море по небу можно предугадать, что погода готова испортиться; при этом неблагоприятные условия для плавания там сохраняются дольше. А для галеры, которую тащит на подветренный берег, спасения нет.
Мыс Сепия, который «Арго» обогнул на четвертый день пути, мог служить наглядным подтверждением этой мысли. В 480 году до нашей эры здесь погиб целый флот, отправленный персидским царем Ксерксом завоевывать Элладу. Буря налетела внезапно, едва корабли персов бросили якорь у берега. Более 400 кораблей затонуло — якоря не удержали, и корабли разбивались о мыс, пока их экипажи в отчаянии хватались за весла и пытались сделать хоть что-нибудь, чтобы уйти от утесов, у подножия которых ярились волны. Там, вдобавок, очень глубоко, якоря, которые бросали снова и снова, не доставали до дна, и галеры разбивались в щепки. Минуя эти гибельные утесы, «Арго», должно быть, прошел над обломками персидских галер, в 50 метрах от скальной стены, усеянной зевами пещер, куда прибой швырял гроздья пены. Попросту невозможно было не вспоминать историю здешних кораблекрушений, не прислушиваться к внутреннему голосу, который твердил, что для древних кораблей любой каменистый берег при ветре с моря означал гибель. На веслах с этим ветром не справиться, и если якорь не достает до дна, можно прощаться и с кораблем, и, скорее всего, с командой.
Мы обогнули мыс и повернули на север, по-прежнему держась в виду берега, и тут нам впервые за время плавания довелось по-настоящему столкнуться с сильным ветром. Он дул с севера, точно в лоб, и нам пришлось спешно укрываться в бухточке Пальци, где рыбаки уже повытаскивали свои лодки на сушу; там имелись даже специальные деревянные слеги, по которым лодки закатывали на берег, поскольку сама бухточка ни в малейшей степени не могла считаться безопасной стоянкой для современных судов. Впрочем, «Арго» она уберегла: осадка галеры составляла менее 3 футов, так что мы развернули корабль носом к морю, бросили два якоря, кинули канат на берег и совместными усилиями вытянули галеру на прибрежную отмель. Будь осадка больше, нам пришлось бы покинуть бухту и уходить в море, а так «Арго» надежно пристроился в каких-нибудь 10 футах от берега; волны разбивались у него под кормой, и он напоминал чайку, которой вздумалось оседлать прибой.
Что касается экипажа, мы быстро выяснили, что для команды галеры терпение не менее важно, чем физическая сила и выносливость. Чтобы ходить на корабле бронзового века, нужно уметь дожидаться хорошей погоды. Все прекрасно понимали, что рано или поздно непогода застигнет «Арго» в открытом море, но пока, хвала небесам, этого не произошло, а мне меньше всего хотелось в первую неделю плавания испытывать душевную стойкость экипажа в бесполезном противоборстве с ветрами. Остаток того дня и почти всю ночь мы провели в бухточке Пальци, как это делали сотни галер за тысячелетие до нашего времени, ожидая перемены погоды, чтобы двинуться дальше вдоль скалистого побережья Магнесии.
Ясон и его товарищи, кстати сказать, тоже вынуждены были задержаться: два с половиной дня они ждали, пока утихнет буря, в местечке под названием Афеты. Где именно находилось это местечко, установить нельзя — Аполлоний не дает «привязки к местности», упоминая лишь «Долопов курган»; возможно, севернее Пальци, у устья реки Пинион.
Когда ветер наконец меняется, категорически противопоказано упускать случай. Так что после полуночи, когда северный ветер ослабел, пришлось разбудить экипаж. Сонные люди вяло поднимались на борт — почти все предпочли спать на берегу, а не на корабле, было много крика и шума, кое-кого потребовалось даже как следует встряхнуть. В темноте члены экипажа брели по воде к кораблю, кидали на корму спальные мешки и сумки, потом карабкались на борт и, мокрые и дрожащие, занимали места на скамьях. Питер Доббс вызвался быть последним и отвязать канат; до того, как его втянули на палубу, он волочился за галерой по воде, точно плавучий якорь.
Около часа нам приходилось несладко. Ветер стих, однако море продолжало волноваться, а в темноте было достаточно сложно грести ровно. Корабль кидало из стороны в сторону, весла то и дело повисали в воздухе, люди бранились, а бедняга Теодор свесился через борт — его одолела морская болезнь. Но рассвет вознаградил нас за труды. С восходом солнца задул южный ветер, и мы немедленно поставили парус — впервые с тех пор, как «Арго» покинул Волос.
Зарифленный парус на мачте
Такелаж галеры был особенным, такого в Средиземноморье не устанавливали на протяжении многих столетий. Мы воспользовались рисунками на вазах VI–IV столетий до нашей эры, изображавшими галеры под парусами. Сам парус представлял собой прямоугольное хлопковое полотно, прикрепленное к мачте из древесины кипариса. К лицевой стороне паруса пришили восемьдесят одно бронзовое кольцо, по девять в ряд. Сквозь эти кольца протянули девять фалов, снизу вверх; один конец фала крепился к нижнему кольцу, а другой, перекинутый через рею, был в распоряжении рулевого на корме. Посредством этих фалов рулевой и его помощник могли зарифить парус, как занавеску на окне. Конструкция была пусть немного неуклюжей, зато надежной. Порой рулевой ощущал себя колесничим, пытающимся обуздать девять взбешенных лошадей и при этом не запутаться в их упряжи. Нот, ветер с юга, весь день дул нам в корму, и «Арго» горделиво скользил по волнам, подобно кораблю из сказки. Под парусом галера вела себя замечательно. Нос вспарывал морскую лазурь, достаточно было легчайшего прикосновения к рулевым веслам, чтобы корабль подчинился желанию кормчего. Повороты галера выполняла безупречно и послушно возвращалась на заданный курс. Сидя на корме, под затейливым орнаментом, можно было с восхищением следить за тем, как «Арго» несется по морю, похожий на преследующую добычу гончую.
