Эмилий Миндлин - «Красин» во льдах
И Эгги, холодный, спокойный Эгги, который всегда уверял, что природа совершила ошибку, наделив человека нервами, видел людей.
— По-моему, один сидит на снегу, — говорил он. — Вот он встал. Он поднимает руки. Другой стоит рядом. Он машет шапкой.
Сирена кричала истошным голосом. Она надрывалась, звала и населяла неживую пустыню призрачными людьми.
Капитан Эгги ущипнул себя за кончик уха и спросил у вахтенного:
— Вы сколько не спали, Август Дитрихович?
— Три ночи.
— Кончайте вахту и заваливайтесь на койку. Спите до тех пор, пока не почувствуете, что у вас нет никаких нервов. Я сделаю то же самое. И больше чтоб это не повторялось!
Вахтенный и капитан посмотрели один на другого. Обоим было смешно и стыдно. Капитан недоумевал, как это он мог до такой степени распустить свои нервы. Медлительный, невозмутимый Брейнкопф, не смотря на капитана, стоявшего рядом на мостике, ворчал, что ничего подобного раньше не мог себе представить.
Кап-Платен горбился и поднимался над сверкавшей пустыней. На Кап-Платене могли оказаться люди, которых искал весь мир. Впрочем, они могли оказаться также на Парри или просто на льду, за торосами.
Следующий вахтначальник также тянул деревянную ручку сирены, наполняя волнующим криком безмолвие, которое отвечало эхом. Сирена звучала торжественно и волнующе, она звала людей в этом безлюдном бело-голубом прекрасном и страшном мире.
Большой белый медведь медленно шел на огромном расстоянии от корабля. Собственно, он был не белый, а желтый. В зоологических садах цвет белых медведей белый. На льдинах Ледовитого океана я видел только желтых белых медведей. Вдруг желтый белый медведь остановился. Он уставился на ледокол удивленным взором, И все белые медведи, которых после мы встречали в пути, смотрели на нас не со страхом, не с ужасом, во всяком случае не со злобой, а с удивлением.
В этот момент вахтначальник опять потянул деревянную ручку сирены. Опять бело-голубой мир наполнился диким плачем. Мы видели, как рванулся напуганный зверь, как сначала побежал он, смешно переваливаясь, между торосами, оставляя в стороне полыньи. Затем снова остановился, опять долго смотрел и, опять повернувшись, уже не спеша стал уходить, становясь все меньше и меньше, совсем маленьким желтым пятнышком. Пятнышко двигалось к черным отрогам Кап-Платена.
И опять не было ничего, кроме льда, неба, и рыжих медвежьих следов на льду, и солнца, которое заливало окружающий мир исступленной, болезненной желтизной.
Льды движутся в океане, подчиняясь законам, над которыми бился неутомимый Березкин, гидрограф и метеоролог красинской экспедиции. Бывало, что за сутки громаду «Красина», весом почти в десять тысяч тонн, неподвижно застрявшую среди льдов, вместе со льдами уносило куда-нибудь к северу миль на пять, а то и на восемь, на десять.
Были дни, когда в тяжелой борьбе с голубой и зеленой твердью нам удавалось продвинуться в течение часа на две мили вперед, но приходил в кают-компанию Березкин и всех огорчал известием, что за этот же час льды отнесли нас на милю назад.
В два часа утра 2 июля капитан Эгги, стоя у телеграфа на капитанском мостике, перевел рычаг телеграфа на «стоп».
Лед впереди «Красина», под самым носом стального черного корабля, был изрезан. На нем глубокой раной лежал след красинского наскока. Все же израненный и исцарапанный лед выдержал тяжесть десяти тысяч тонн корабля, а корабль, бессильный его одолеть, беспомощно откатился обратно, увлекаемый собственной тяжестью.
Пономарев стоял рядом с Эгги. Еще прежде чем Эгги отдал приказ застопорить машины, Пономарев, глянув на то, что происходило под носом ледокола, огорченно покачал головой и, не отрывая взора от форштевня корабля, произнес:
— Карл Павлович, плохо!
Вместо ответа Эгги остановил корабль, и безжизненное судно вмерзло в бело-голубую поверхность твердого океана.
Был третий час утра 2 июля. Капитан Эгги, начальник экспедиции Самойлович, Чухновский и Орас заперлись в каюте у Самойловича на носу корабля. Решался вопрос: как быть дальше?
— До сих пор нам удавалось делать два узла, — говорил капитан Эгги. — И это при полном напряжении всех машин. Но, в то время как мы делали два узла, то есть проходили две мили в час, льдами нас относило на одну милю назад. Наша скорость равнялась одному узлу. За час, предшествовавший остановке, мы прошли расстояние, равное половине длины корпуса корабля. Мы дальше идти не можем.
Потом Чухновский говорил о том, что наступил момент, подходящий для выгрузки самолета на лед и начала воздушной разведки.
Летчик предложил «Красину» подойти к ледяным полям берегового припая и выгрузить на лед самолет и всю летную партию.
— Здесь на льду будет создана база, с которой мы сможем вылететь на помощь группе Вильери.
О том, что происходило за «закрытыми» дверями совещания, становилось известно и нам, журналистам. Решение еще не было принято, как мы уже знали о предложении Чухновского и, признаться, всячески приветствовали его. Кое-кто из нас стал было даже готовить текст очередных радиопосланий в Москву о создании авиационной базы на льду берегового припая. Однако эти товарищи слишком поторопились. Когда совещание руководства кончилось, нас известили, что предложение Чухновского признано преждевременным. Самойлович и Орас настояли, чтобы от выгрузки самолета пока воздержаться и кораблю попытаться с севера обойти Семь Островов.
Чухновский согласился со своими товарищами, и решение, таким образом, было единогласным.
Надежд на обход Семи Островов оставалось, правда, немного. Наши радисты связались с «Читта ди Милано» и запросили итальянцев, не известно ли им состояние льдов к северу от Семи Островов? Увы, ответ был неутешительным.
Я привожу этот печальный ответ:
«Наши самолеты летели к северу и востоку от Кап-Платена до Лей-Смита. Они могли видеть Семь Островов, но туман не позволил наблюдать состояние льда к северу от этих островов. Однако они могли видеть, что состояние льда ухудшалось по направлению к северу».
Обойдем ли мы эти зловещие Семь Островов?
Радио не приносило нам утешения. Единственной приятной новостью в этот день было сообщение норвежцев о том, что они ведут энергичные поиски Руала Амундсена и двух его спутников в районе Медвежьего острова. Никто не сомневался, что авария самолета Амундсена могла произойти только в этом районе. Норвежский крейсер «Тореншёльд» искал Амундсена к северо-западу от Медвежьего острова. Красинские матросы знали, что все радионовости поступают ко мне, так как на моей обязанности было составлять бюллетени. Поэтому стоило мне показаться на палубе или в матросском кубрике, как меня тотчас же обступали и начинали расспрашивать, что сообщают с «Тореншёльда» и нет ли надежд на спасение великого норвежца.
