Эмилий Миндлин - «Красин» во льдах
Навстречу росли Севен-Айланд — Семь Островов.
Они поднимались черными базальтовыми пирамидами с вершинами, разрушенными временем и ветрами. В складках их склонов сверкали застывшие снежные и ледяные ручьи. Было похоже, что склоны покрыты белыми ветками. Мы шли к черным пирамидам, подминая под себя лед, то отступая, то налетая на ледяные поля.
Так наступил июль. Двое суток «Красин» бился в напрасных попытках обогнуть северную оконечность земли Норд-Остланда — мыс Кап-Норд. Утром 1-го числа я вышел на верхний мостик, на котором нес вахту штурман Борис Михайлович Бачманов. С верхнего мостика было видно необозримое ледяное поле высоких торосов, которые издали можно принять за людей или за могильные плиты, покрытые снегом. Снег изнутри сиял какой-то особенной, светящейся голубизной. Небо висело бледно-зеленое, покрытое белыми перистыми облаками.
К юго-востоку от нас над белой пустыней приподымались черные отроги мыса Кап-Норда. В стороне от черной горбинки Кап-Норда штурман Бачманов увидел тонкую, как иголка, мачту и крошечную трубу корабля.
Пока мы с Борисом Михайловичем рассматривали «Браганцу», в радиорубке радист уже принимал радиограмму с корабля, затертого льдами у мыса Кап-Норда.
Радиограмма была с «Браганцы». Ларсен, капитан корабля, сообщал:
«Находимся на юго-восток от вас и к западу от Кап-Норда. Между нами и Кап-Нордом чистая вода. От Кап-Норда до Кап-Платена тонкий лед, по которому вы легко пройдете. Желаю счастья, капитан».
По странной случайности, фельдшер Анатолий Иванович первый прослышал о радиограмме с «Браганцы» и первый разнес ее по кораблю.
— Водиус чистус!.. — радостно объявлял Анатолий Иванович, бегая по кораблю и прихрамывая на одну ногу. — Человеческого языка понять не можете! — обижался Анатолий Иванович, когда кочегары, которым он сообщил эту весть, не уразумели его золотой латыни. — Водиус чистус — вода без льдов. Значит, дальше идем! С «Браганцы» радио приняли. Радиус «Браганцус»!
И, так же приседая на левую ногу, он бежал в своей черной робе, поверх которой был надет большой полушубок, вниз, в машинное отделение, сообщать о «радиусе «Браганцус».
В самом деле, то, что сообщила «Браганца», для красинцев было радостной вестью. Люди, которых окружает ледяная пустыня, чувствуют, слыша о чистой воде, то же, что путешественники Сахары — об оазисе, возникающем среди сыпучих песков.
Подбодренный вестью, корабль двигался в сторону Кап-Платена, надеясь вступить в полосу чистой воды, о которой сообщала «Браганца».
И мы действительно вошли вскоре в чистую воду, которая осчастливила наши глаза своей чернотой. Однако радость была недолгой. Карл Павлович Эгги хмурился, всматриваясь в пространство далеко впереди нашего ледокола. Что он там видел, тогда трудно было сказать. Моряк умеет видеть признаки бед даже там, где всякий другой ничего не увидит и ничего не прочтет в книге, которая называется «океан».
Карл Павлович Эгги прочел и недовольно сказал:
— Долго так не продолжится. Скоро станем.
День развертывался как обычно. Те, кто слышал замечание Карла Павловича, решили, что капитан начудил. Океан был черный и чистый. По океану только редко проплывали ледяные громады. Кто-то подступил к Карлу Павловичу, укоризненно покачал головой и сказал, обращаясь к нему, но глядя в сторону:
— Вот видите, ничего не случается. Мы идем дальше. И ничто не мешает нам!
Но прав оказался не этот человек, а капитан, хотя сам он сейчас предпочел бы ошибиться.
Сплошное ледяное поле, покрытое голубым сияющим снегом, истоптанное следами медведей, шло на «Красина», надвигалось на него и лезло под его нос.
Завязалась борьба. «Красин» не сразу одолел ледяное поле. Ему пришлось отступать, под собственной тяжестью откатываться назад и снова набрасываться на льдину до тех пор, пока поле не подалось, не раскололось на две части, между которыми возникло разводье. «Красин» это разводье ширил, втискивался меж льдинами и углублялся в ледяную пустыню. Ледяной пустыне не было видно конца. Мы поняли, что капитан Эгги прав. Либо «Браганца» ошиблась, либо положение с тех пор, как его наблюдала «Браганца», успело уже измениться.
С жалостью мы смотрели на черную полосу чистой воды, остававшейся позади ледокола. На воде еще не исчез взрыхленный след ледокола. След корабля живет на воде долго. С кормы постоянно была видна — если только «Красин» шел по воде — двойная белая колея, которой обозначен путь корабля.
Черная вода становилась узкой полоской и скрывалась за краем льдов, за чуть видневшейся линией кромки. Из ледяной пустыни мы так и не выбрались до тех пор, пока не повернули обратно, заканчивая поход.
Надо было много раз самому себе повторять, что белая пустыня — только обледенелый океан, что в самом деле под многометровым настилом из зеленой и синей тверди — вода, глубины, не проверенные еще никем.
Надо было смотреть на карту, себя самого убеждать и на слово верить спокойному Эгги, что движемся мы не по суше, покрытой снегом, и то, что нам кажется сушей, на самом деле — обледенелое полярное море. «Красин» шел, раздавливая, раздвигая ледяной покров. За кормой вскипало в черной воде битое крошево льда, на минутку только показывалась вода и затем снова сейчас же забивалась льдом. Раздвинутый лед, разбитый и раскрошившийся, стремился занять свое прежнее место. Пустыня была покрыта неровными вышками торосов. С правого борта виднелись черные выступы холодной земли Норд-Остланда. Вдавался в обледенелый океан длинный мыс Кап-Платен. Слева высовывался такой же, как и Кап-Платен, черный каменистый и дикий остров Парри, из группы Семи Островов. «Красин» шел между маленьким Парри и берегом Северо-Восточной Земли — Норд-Остланда.
— В этих местах могут быть люди, — сказал капитан. — Может быть, сам Амундсен. Возможно, где-нибудь за торосами лежат трое из группы Мальмгрена. Кто знает, не здесь ли где-нибудь очутились те шестеро из экипажа «Италия», о которых никому ничего не известно.
И командир корабля потянул за ручку сирены.
Вахтенный, не смея глядеть капитану Эгги в глаза, прошептал:
— Капитан!
— Я капитан.
— Я вижу людей.
Капитан зорко всматривался туда, куда тянулся указательный палец правой руки вахтенного начальника.
Он боялся поверить себе и все же признался:
— Я вижу одного человека!
— Там не один, там две или три точки, которые идут навстречу. Капитан, это люди!
И Эгги, холодный, спокойный Эгги, который всегда уверял, что природа совершила ошибку, наделив человека нервами, видел людей.
— По-моему, один сидит на снегу, — говорил он. — Вот он встал. Он поднимает руки. Другой стоит рядом. Он машет шапкой.
