Игорь Латышев - Япония, японцы и японоведы
Особо агрессивно выступали заодно с Лукьяновой бездарные и неполноценные в профессиональном отношении сотрудники отдела Японии ИВАНа. Их выступления были пронизаны догматизмом и буквоедством. Упор ими делался не столько на выявление в книге Певзнера каких-либо фактических неточностей, сколько на "теоретические вопросы", а проще говоря на догматическое цитирование классиков марксизма-ленинизма с целью "уличения" автора книги в отходе от ортодоксальных постулатов марксистской теории. Самыми крикливыми союзниками Лукьяновой в нападках на Певзнера стали тогда выпускницы Академии общественных наук при ЦК КПСС Кирпша М. Н. и Перцева К. Т., слабо владевшие японским языком и не имевшие за душой сколько-нибудь солидных публикаций. Очень резко обрушился тогда на Певзнера и один из специалистов по аграрным проблемам Японии Н. А. Ваганов. Что же касается сторонников Певзнера, то их выступления носили более интеллигентный и более цивилизованный по форме характер.
На дискуссии, продолжавшейся два дня, присутствовало много людей, воздержавшихся от выступлений. Среди них было несколько еще не оперившихся птенцов-аспирантов, в том числе и автор этих строк. Примечательно, что довольно аморфную, фактически "нейтральную" позицию занял председательствующий на дискуссии член-корреспондент Е. М. Жуков.
В конечном счете формально дискуссия завершилась победой сторонников Лукьяновой. Свидетельством тому стала опубликованная вскоре в газете "Правда" большая статья упомянутого выше ответственного работника Международного отдела ЦК КПСС Калинина под заголовком, выглядевшим приблизительно так: "Об ошибках в освещении монополистического капитала Японии", в которой отдельные высказывания Я. А. Певзнера квалифицировались как "серьезные ошибки". Главная из этих ошибок, по словам автора статьи, состояла в том, что Певзнер, якобы, переоценил самостоятельность японской абсолютной монархии и военной верхушки и недооценил ведущую роль монополий - дзайбацу в определении внешней и внутренней политики Японии. Статья эта, как показал дальнейший ход событий, позволила Лукьяновой спустя год-два защитить докторскую диссертацию на одноименную с книгой Певзнера тему, хотя, по сути дела, положения ее диссертации существенно не отличались от оценок Певзнера: расхождения просматривались лишь в отдельных формулировках.
Когда сейчас вспоминаешь дискуссии научных работников того времени, то они кажутся довольно схоластичными и примитивными. Уж очень мало было в них конкретного анализа фактов и собственных выводов. Цитаты становились тогда зачастую более важными аргументами, чем ссылки на какие-либо факты.
Дух догматизма и начетничества витал в тот поздний период сталинского правления не только, разумеется, среди японоведов. Этим духом была пронизана работа всех гуманитарных научных учреждений страны, будь то институты Академии наук или же высшие учебные заведения. Вспоминается в этой связи волнующее заседание Ученого совета Московского института востоковедения, созванное дирекцией в связи с выходом в свет небезызвестной работы И. Сталина "Марксизм и вопросы языкознания". Речь на этом заседании шла о темах кандидатских и докторских диссертаций, готовившихся к защите в стенах института. Руководство института сочло тогда необходимым заново просмотреть и обсудить на Ученом совете темы и структуру всех аспирантских работ и срочно внести в них коррективы во избежание возможного несоответствия их содержания "основополагающим" указаниям, содержавшимся в новом только что опубликованном сталинском труде. Ведь институт наш был одним из ведущих лингвистических центров страны, а следовательно все умозаключения Сталина по поводу языкознания имели непосредственное отношение к научным трудам лингвистов - востоковедов.
Курьезно, но из-за отсутствия по какой-то причине обычного председателя Ученого совета - директора института заседание Совета в тот день вел не ученый-лингвист, а заведующий военной кафедрой генерал-майор Попов. Сначала заседание шло спокойно как по накатанной колее. Один за другим выступали заведующие языковых кафедр (кафедры китайского языка, кафедры турецкого языка и т.д.) и научные руководители аспирантов-лингвистов института. Все они воздавали должное "мудрости" тех или иных высказываний Сталина, содержавшихся в его новой публикации, и вносили какие-то поправки либо в заголовки, либо в структуру незавершенных диссертаций аспирантов и преподавателей института. Но затем случилось неожиданное: одна из аспиранток, лингвист-индолог по специальности, в своем выступлении заявила о том, что тема ее кандидатской диссертации вполне отвечает сталинским указаниям, а потому и не требует внесения в нее каких-либо корректив. Такое заявление вызвало сразу же возражения заведующего кафедрой турецкого языка А. Федосова, известного всем в институте своим непомерным угодничеством перед власть имущими, будь то директор института или генералиссимус Сталин. Смысл его возражений сводился к тому, что заголовок предполагавшейся диссертации был отнюдь не безупречен в свете новых сталинских высказываний и что вообще аспиранту-индологу следовало бы не торопиться и еще раз подумать и над темой, и над структурой, и над содержанием своей диссертации. Вслед за этим слово взял сидевший на сцене актового зала за столом президиума научный руководитель аспирантки - известный индолог профессор А. М. Дьяков, почитавшийся всеми как один из самых именитых востоковедов страны. Вежливо отклонив, как необоснованные, наскоки Федосова на тему и структуру диссертации, он поддержал свою аспирантку и предложил оставить все без изменений. В ответ Федосов тотчас же снова поднялся на трибуну и обрушился с критикой теперь уже на Дьякова, которому-де не следовало поощрять легкомысленное отношение подопечного аспиранта к серьезнейшим вопросам, поднятым в новом труде И. Сталина. И вот тогда Дьяков, человек пожилой, тучный и подверженный приступам гипертонии, густо покраснел от возмущения, порывисто встал из-за стола президиума и держа почему-то в руке свой портфель направился во второй раз к трибуне. Но до трибуны он не дошел: к ужасу всех сидевших в актовом зале он вдруг остановился и стал неистово бить себя портфелем по голове, потом упал ничком и начал биться головой о пол. Сидевшие в первом ряду зала члены Ученого совета бросились к нему на сцену, подняли, подхватили под руки и вынесли в бессознательном состоянии за двери зала. На какое-то мгновение зал оцепенел, там воцарилась тягостная тишина, но тотчас же в этой тишине раздался зычный голос председателя, генерал-майора Попова: "Ну, что вы притихли? Человеку стало плохо, и сейчас ему помогут. А времени у нас маловато. Продолжим же заседание". Коррективы в аспирантские диссертации были внесены, а отчет об этом был направлен в соответствующие академические и партийные инстанции. Вот такие бывали научные диспуты в те времена.
