Роальд Потапов - Неведомый Памир
Устроившись на осыпи поудобнее, я решил немного передохнуть. Приключений на сегодня хватало. Пока отходили мышцы ног, взгляд мой рассеянно скользил вокруг, по блестяще-черным плиткам осыпи, и вдруг натолкнулся на странный предмет, лежавший на расстоянии вытянутой руки. Я невольно вздрогнул. Среди камней валялся железный наконечник стрелы, весь покрытый бурым налетом ржавчины. Да еще какой наконечник — двуглавый! Таких до сих пор мне видеть не приходилось. Я только знал, что очень давно двуглавые стрелы применялись для охоты на птиц. Одно из жал было согнуто в дугу при ударе о камень и наглядно свидетельствовало о силе оружия, пославшего эту стрелу. Наконечник был, несомненно, древний и пролежал здесь не одну сотню лет. Потом уже я выяснил, что такие наконечники были в ходу в XIV–XVI веках.
От этой находки мрачноватый кулуар, в котором я находился, едва не ставший свидетелем печальной аварии, стал для меня вдруг уютным, как родная комната. Дав разыграться фантазии, я почти наяву видел, как крадется древний охотник, подходя снизу к пасущимся у снежной кромки уларам, как он напряженно целится из-за вон той скалы, как звонкий удар о камень обрывает свистящий полет стрелы. Промах! Шутка шуткой, но кто может поручиться, что с тех пор сюда заглядывал хоть один человек?
На гребнях хребтов
Гребни памирских хребтов посещаются очень редко, главным образом охотниками, геологами, топографами и альпинистами. За долгое время экскурсий по гребням я только раз встретил человека. Это было все на том же хребте Музкол, на гребне, севернее пика Зор, в месте, которое я привык считать своим владением, где даже и следа человека ни разу не попадалось. Поэтому вид согбенной фигуры, ползущей в лоб на крутой подъем, был настолько необычен, что я первым делом на всякий случай спрятался за камни и некоторое время наблюдал за встречным в бинокль.
Двух минут было достаточно, чтобы признать в фигуре несомненного, ярко выраженного представителя славной когорты геологов, и я бодро запрыгал вниз, к нему навстречу. Геолог был удивлен не менее меня.
…Спрятав найденную стрелу в рюкзак, слегка прихрамывая и значительно менее резво, я продолжал спуск. Дальше пришлось двигаться по руслу маленького ручейка, протекавшего по узкой долинке. Потом, резко повернув к востоку, долина заметно расширилась, принимая справа и слева такие же небольшие притоки. Выйдя к этому месту, я увидел ярко-зеленые пятна альпийских лужаек; меня приветствовал оглушительный свист сурков. Коричнево-желтыми столбиками они торчали у зияющих черных провалов — входов в норы. Между норами, группировавшимися в небольшие колонии, тянулись вытоптанные во время взаимных визитов тропинки. Несколько зверьков, застигнутых сигналами тревоги на кормежке в стороне от нор, со всех ног мчались к спасительным входам, слегка задирая пышные длинные хвосты.
Забавные существа эти сурки, хотя охотники их и не любят: своим милицейским свистом — сигналом тревоги — сурки заранее предупреждают всех четвероногих и пернатых обитателей гор о приближении опасности. И право же, они стоят того, чтобы рассказать о них поподробнее.
Памир населяет один из видов сурков — сурок длиннохвостый. Он живет всюду, где только зеленеет трава и журчит ручеек, от холмов Алайской долины и почти до самой границы вечных снегов, в широких долинах и в скалистых альпийских цирках. Я находил его норы вплоть до высоты 4750 метров над уровнем моря. Всюду в подходящих местах он многочислен, и это вполне понятно. Вряд ли будет ошибкой сказать, что длиннохвостый сурок лучше, чем кто-либо из четвероногих, приспособлен к жизни на памирских высях. Пища его — обычная трава, и он добывает ее в нужном количестве на альпийских и субальпийских лужайках. Теплый густой мех и толстый слой подкожного жира предохраняют сурка от холода, а длинные, выкопанные среди скал норы — от врагов. Только медведю под силу, хоть и далеко не всегда, раскопать сурчину. Такая сурчина все равно что подземная крепость, ходы достигают в длину десяти — пятнадцати метров, уходя на три — пять метров в глубину. А зимой, когда затрещат по ночам пятидесятиградусные морозы, завоют снежные вьюги и склоны скроет пелена снега, сурки будут мирно спать в своих норах, закупоренных земляными пробками. Спячка у памирских сурков долгая — семь месяцев.
Не только норы надежно защищают сурков. Эти сильные зверьки, достигающие десяти килограммов веса, могут при случае как следует постоять за себя. Нам как-то пришлось присутствовать при поединке между плененным сурком и эрдельтерьером, поскольку хозяин возымел желание натаскивать своего пса именно на этого зверя. Сурок провел схватку великолепно, стоя на задних лапах и то и дело сам кидаясь в атаку. От несчастного эрделя, не ожидавшего ничего подобного, сразу же полетели клочья, и только вмешательство хозяина, уложившего сурка ударом увесистой палки, спасло собачку от тяжелых травм, а может быть, и смерти. Конечно, здоровенной пастушьей овчарке достаточно каких-то секунд, чтобы придушить сурка, но, встретившись в узком проходе норы с таким противником, как лисица, сурок наверняка одержит верх.
Пожалуй, наиболее активный враг сурков после медведя, регулярно совершающего набеги на сурчины, — бородач. Этот огромный хищник, питающийся все холодное время года самой невзыскательной пищей (меню его зимой состоит в основном из старых костей), переходит летом исключительно на живую добычу — сурков и зайцев, даже внимания не обращая на падаль.
Способы охоты бородача на сурков довольно однообразны. Хищник вылетает за добычей сравнительно поздно, часам к десяти утра, когда сурки уже вылезли из нор, а воздух достаточно прогрелся для того, чтобы восходящие потоки хорошо держали парящую птицу. Склон за склоном, сай за саем по определенному маршруту обшаривает бородач, паря в нескольких метрах над поверхностью. Низко парящий хищник внезапно появляется из-за ближайшего гребня над колонией и хватает далеко отбежавших от нор зверьков.
Мне удалось однажды подсмотреть, как это происходит. Бородач вынырнул из-за перегиба склона прямо на середину колонии, совершенно бесшумно скользя на распластанных крыльях. Я услышал отчаянный свист желтых столбиков, целыми группами одновременно кувыркавшихся в черные дыры нор. Один сурок забрел дальше всех и сейчас во все лопатки мчался назад, к спасительной норе. В тот же момент его накрыла черная тень бородача. Раздалось отчаянное верещание зверька, схваченного мертвой хваткой железных когтей. Бородач взмыл вверх и, тяжело работая крыльями, с добычей, не перестававшей громко кричать, полетел куда-то вниз. Замерло эхо, сурки через некоторое время опять повылезали наружу, и ничто больше не напоминало о только что случившейся трагедии.
