Луи Буссенар - Остров в огне
Сделав несколько шагов, Карлос уже собирался позвать всех на берег, когда раздался окрик: «Стой! Кто идет?»
ГЛАВА 7
Сообщник. — Переодевание. — Эшелон у причалов. — Отправление поезда. — Медленным ходом. — Меры предосторожности. — Папа, мама, ребенок и собака. — Последние минуты счастья. — Нападение. — Бедный малыш! — Победа кубинцев. — Антонио Масео.
В тот момент, когда из темноты раздался окрик «Стой! Кто идет?», полковник увидел направленную на него винтовку. Сохраняя полное спокойствие, он остановился.
«Гордый мужик», — подумал Мариус, готовый в любую минуту наброситься на часового.
Не отвечая, Карлос стал тихо насвистывать какую-то грустную, даже печальную мелодию, похожую на песню рабов. Винтовка опустилась, и часовой тихо произнес:
— Железо крепко… Кровь красна…
Полковник продолжил:
— Есть нечто более крепкое, чем железо.
Уже знакомый голос подхватил:
— Это душа человека, который жаждет свободы…
— Нечто более красное, чем кровь…
— Это лоб предателя или раба…
— Привет, браток! Твой номер?
— Двести двенадцатый.
— Ты — Антонио Гальго эль Адуанеро, таможенник.
— А ты — Карлос Вальенте, полковник… наш храбрый полковник.
— Тс-с! Тише!..
— И на свободе!
— Да, на свободе благодаря преданности и отваге молодой француженки из Красного Креста и вот этого моряка.
Фрикет и Мариус с удивлением слушали, как Карлос и незнакомец обменивались словами странного пароля, будто взятого у судей тайного трибунала.
— У нас всюду есть сообщники, — объяснила Долорес подруге.
— Еще один смельчак, который сражается за свободную Кубу в рядах испанцев, — подхватила француженка.
Таможенник несколько напыщенно, но с глубокой благодарностью произнес:
— Спасибо им. Родина и ее защитники их не забудут. Что ты теперь собираешься делать, полковник?
— Выехать из Гаваны вместе с сестрой, француженкой и моряком, добраться до армии Масео и занять свое место среди бойцов. Где Масео?
— Перешел вчера через Мариельскую дорогу…
— Здо́рово!
— Здесь такое смятение… Собираются послать подкрепление в провинцию Пинар-дель-Рио. Состав с боеприпасами уже готов к отправке… Он стоит неподалеку отсюда… На ветке, идущей по причалам…
— Мы должны уехать с этим поездом.
— Я помогу вам.
— Прекрасно. А теперь нам нужно переодеться.
— В хвосте поезда есть пустые вагоны, где можно вполне это сделать.
Все четверо залезли в один из указанных вагонов и начали в полной темноте быстро менять одежду. Вещи были мокрые, но это никого не смущало: в Гаване ночи теплые. Переоблачившись и выйдя наружу, они с любопытством стали разглядывать друг друга в новых одеяниях. Полковник Карлос обрел форму рядового пехотинца. Левый глаз прикрывала повязка, Карлоса невозможно было узнать. Мариус предстал в обличии погонщика мула[46] — в шляпе с испанской кокардой он смахивал на обозника, готового вступить в бой, спасая своих вьючных животных и груз. Долорес и Фрикет очень походили на крестьянок, провожающих мужей на передовую.
Между тем время шло. На причалах началось какое-то движение. Из города — кто пешком, кто на лодке — прибывали ремесленники, грузчики, сначала только мужчины, а потом женщины и дети. Они останавливались около вагонов и в ожидании пили, ели, громко болтали.
Начали подходить и армейцы, главным образом пехотинцы и кое-кто из артиллеристов. Солдаты двигались тихо — ни труб, ни барабанов и полное отсутствие энтузиазма.
Прибыв на вокзал, служивые разбрелись в разные стороны, смешались с толпой, их подзывали к себе, братались, предлагали выпить прямо из горлышка вино, угощали фруктами и охотно брали взамен сигареты.
Еще не совсем рассвело, когда солдат вместе с орудиями погрузили в вагоны. Таможенник вручил полковнику ружье со штыком и патронташ, а Мариусу — мушкет[47] со всем необходимым. Кроме того, каждый, включая и девушек, спрятал под одежду по револьверу.
Слиться с шумной, хотя и печальной толпой не составило труда. Никто даже не обратил на них внимания, и друзья расположились в одном из пассажирских вагонов по его центру, как в американских поездах, тянулся проход. Туда же сели солдаты, девушки, женщины. Народу набилось столько, что дышать было нечем.
Рядом с Фрикет поместилась молодая женщина с пятилетним ребенком на руках. С ними ехала собака, она тут же залезла под сиденье. Напротив примостился молодой человек в форме сержанта ополчения. Он гладил по голове ребенка и жалобно улыбался глотавшей слезы женщине. Иногда пес высовывал морду, облизывал ножки ребенка и опять скрывался под скамьей.
Фрикет все поняла. Муж, вынужденный ехать на передовую, и сопровождавшие его жена сын, собака… Семья лишившаяся главы… Дом, ставший слишком просторным… Боль… Безденежье, а может и нищета… А сейчас страшная боль расставания, может быть, навеки…
Груженый состав вот-вот должен был тронуться. Раздался свисток. Локомотив дернулся и снова остановился. К поезду подъезжали конные жандармы. Среди них Фрикет увидела служащих госпиталя, они выделялись среди других одеждой и повязками на руке. Девушка сжалась в комок — их побег обнаружили… Их ищут… Неужели найдут?
Полицейские заглядывали в каждое окошко, в надежде увидеть тех, кто отвечал бы полученным ими подробным описаниям.
Пройти мимо всклокоченной рыжей шевелюры Мариуса они, конечно, не могли. Но тот никак не походил на французского матроса с иссиня-черными волосами и густыми смоляными бровями. Не узнали они и полковника в форме рядового и с повязкой на глазу. Сидевшая довольно далеко Фрикет, заметив, что на нее смотрят, стала чихать и сморкаться, закрыв лицо платком. Долорес с жадностью впилась в огромный апельсин, наполовину закрывший ей лицо.
Не обнаружив ничего подозрительного, жандармы удалились. Четверо беглецов с облегчением вздохнули.
Поезд двинулся и медленно пошел вдоль бухты Атарес, пересек пригород Гаваны и покатил по пути, соединявшему столицу с маленьким городком Гуанахай.
Состав плелся со скоростью не больше пятнадцати километров в час, время от времени подавая гудки. Осторожность здесь была нелишней! Мятежники творили чудеса храбрости. Они бесстрашно нападали даже в разгар дня на составы, опрокидывая и разбивая их вдребезги. Поэтому вооруженные кочегар, механик и сопровождавшие их солдаты, находившиеся в бронированной паровозной кабине и тендере[48], были начеку — в любой момент они могли остановить поезд или подать назад.
