Владимир Понизовский - Посты сменяются на рассвете
— Ого! Все хочу. А больше всего — плавать на большом корабле за моря-океаны, в самые дальние страны. И чтобы, когда возвращался, встречали меня на берегу рыжая жена и сынишка — вот такой! — тоже рыжий...
Бланка насторожилась:
— Разворачивай. Дальше дороги нет.
— Жук бабочке не товарищ?
— Поехали!
Он подошел к ней, посмотрел прямо в лицо:
— Извини. Я не хотел...
Она повела рукой:
— Зачем ты хочешь испортить эту красоту? Среди такой красоты все должно быть настоящее. Ради этого ты и воевал. — Она глубоко вздохнула: — А мне эти горы напоминают мой лагерь в Сьерра-Маэстре.
— Твой! Как же! — язвительно заметил Мануэль.
— Да, мой! Хоть этого теперь у меня не отнять! Мой лагерь был в Минас-дель-Фрио.
— Ого! — удивился парень. — Как раз там одно время стоял наш отряд. Местечко — у черта на самых рогах. Дожди и жидкая глина по колено.
— И мы жили там так, как до этого жили вы: под открытым небом, гамаки привязывали к соснам. И даже два раза взбирались на пик Туркино.
Мануэль с интересом посмотрел на нее:
— Скажи ты! Что-то не верится... А как вы, сеньорита, вообще попали в горы?
«Какое ему дело?» — подумала она. Но почему-то ей захотелось рассказать этому грубому парню обо всем, что с нею произошло. Зачем?.. Этого она не знала. Просто нужно было рассказать.
— Когда умер мой отец, мать стала собираться в Бостон, а мои друзья готовили паспорта в Майами... Они настаивали, чтобы я тоже уехала. А я колебалась. Ужасов о революции я наслышалась. Но ведь я сама видела, как весь город ликовал, когда в Гавану вступили бородачи, а Батиста бежал. Я сама помнила, как солдаты Батисты расстреливали студентов... И я решила сама узнать, так ли в действительности страшна революция... Я сказала друзьям: «Позвольте мне самой подумать и разобраться...»
— Сложная задачка!
Ее не остановил насмешливый тон Мануэля.
— Может быть, для тебя и легкая... Однажды я была дома, включила телевизор. Как раз выступал Фидель. Он говорил, что правительство объявляет новый набор в школы по подготовке учителей-добровольцев в горах Сьерра-Маэстры. И я решилась. Ведь учителя после подготовки должны будут рассказывать крестьянам о революции. А раз так, то нам-то уж должны разъяснить, что это такое... И я записалась.
— А дальше? — нетерпеливо спросил Мануэль.
— Нас было много, целый батальон девушек и парней. Одна даже советская — наполовину испанка, наполовину русская.
— Вот это да!
— Теперь она настоящая кубинка. В горном лагере все было необычно, дико и интересно. Я никогда прежде не думала, что между девушками и парнями могут быть такие товарищеские отношения.
— Как у нас в отрядах!
— Вот видишь... — Бланка покосилась на шофера. — И это было прекрасно! Мы учились. Строили в деревнях дома и школы, учили крестьян. А в свободные часы разводили костры, танцевали и пели.
— И сеньорита решила, что она — за революцию! — В голосе шофера снова зазвучала ирония.
— Нет, не решила, — сердито ответила она.
— Почему же вы сейчас здесь, а не в Майами?
Бланка подошла к самому краю обрыва. Из-под ног вниз осыпа́лись комья земли. Река шумела, и от нее веяло холодом.
— Мы учились, жгли костры, строили и пели песни... И вдруг однажды услышали по радио: «Народ Кубы!..» — Голос ее изменился. Он стал похож на тревожный голос диктора радио: — «Силы вторжения атакуют с моря и с воздуха различные пункты нашей национальной территории. Вперед, кубинцы! Дадим отпор железом и огнем варварам, которые не уважают нас и которые пытаются вернуть нас к рабству!..»
Мануэль встрепенулся:
— Точно! Это было семнадцатого апреля! Так говорил Фидель, когда интервенты высадились на Плайя-Хирон!
— Да.
— Ну и что?
— И я почувствовала, что я — кубинка... — ответила девушка.
— Ты воевала против интервентов? — недоверчиво спросил шофер.
— Нет. Все парни из нашего лагеря ушли на берег. Девушек не пустили. Только одной, Хозефе, той самой, советской, удалось... Но нам всем раздали оружие... Я пробыла в горах еще месяц, окончила курсы. Вернулась. Старые друзья еще ждали меня. Один сказал: «Ты задержалась, Бланка. Ну что ты теперь будешь делать?» Я посмотрела на него и подумала: среди тех, кто пытался высадиться на Плайя-Хирон, могли быть и мои прежние друзья. Наверное, были... И я сказала, что никуда не поеду. Он посмотрел на меня как на сумасшедшую: «В Сьерра-Маэстре красные отлично промыли твои мозги. А я уже получил паспорт и уезжаю в Штаты». Я ответила: «О’кей! А я остаюсь на Кубе навсегда!..»
Мануэль рванулся к ней:
— Ты же стала наша, компаньерита!
— Не знаю.
— Ты наша, я тебе говорю!
Бланка отступила от него:
— «Наша», «ваша»... Я не хочу быть ничьей! Я хочу быть сама собой, можете вы это понять? Я не хочу ни революций, ни контрреволюций! Я просто хочу, чтобы Куба жила без тревог!
Мануэль нахмурился:
— Без тревог — это невозможно... И Куба стала сама собой только после нашей победы. Поверь, быть революционером — счастье!
— Да, конечно: без ваших пистолетов и пулеметов счастья нет!..
— У тебя в голове каша, компаньерита... Сердцем ты уже с нами, а котелком своим никак не можешь понять этого.
Она сникла:
— Я тоже хочу быть счастливой...
— Все хотят.
Парень снова подошел к ней:
— Я хочу тебе сказать... Раньше мешало, а теперь...
Бланка покачала головой:
— Не надо...
— Погоди! Ты не думай, Грациэлла — это так...
— Не надо!
Он схватил ее за руки:
— Бланка!
Девушка рванулась. Мануэль держал ее крепко. Глава его потемнели.
— Не смей! Отпусти! — Она с ненавистью посмотрела на него. — Насиловать не будешь, герой революции?
Шофер отбросил ее руки:
— Дура...
Круто повернулся, зашагал к «тонвагену». Бланка, помедлив, пошла за ним. Открыла заднюю дверцу.
В это время на пороге хижины показался старик. Приложил ладонь к глазам. Пронзительно закричал:
— Э-эй! Куда же вы? — Быстро заковылял к машине, на ходу выкрикивая: — Здравствуйте! А я гляжу: автомобиль! Кого это, думаю, принесли черти? Неужто сына? Как же, жди! Дождешься этого паршивца!
Старик подошел к автобусу, подслеповато оглядел его, а затем Мануэля и Бланку:
— Диковинная машина... Дом на колесах — ишь ты! — И к Бланке: — Куда же вы? Заходите, гостями будете! Тоскую я тут один со старухой, без людей... Заходите!
Он выкрикивал слова так просительно, что девушке стало его жалко.
— С удовольствием, дедушка, — сказала она, захлопывая дверцу «тонвагена». — Мануэль, возьми магнитофон и пленки, пожалуйста.
