Владимир Понизовский - Посты сменяются на рассвете
Он пробежал несколько улиц и замедлил шаги на авениде Пасео, у резиденции бразильского посольства. У ограды посольства стояли усиленные наряды народной полиции. А за оградой, за мелкоячеистой сеткой решетки, топтались или лежали на траве угрюмые и небритые люди. Прямо на ветвях и кустах сохло белье. Хуанито знал: это на территории посольства укрылись несколько десятков контрреволюционеров. Вот они, протяни руку и схвати!.. Ненавистные рожи!.. Но за чертой ограды по каким-то там законам власть республики кончалась. Зато и гусанос не могли показать носа на сантиметр дальше сетки. Они находились в добровольном заточении много месяцев. Наверно, подыхают от скуки. Часами, прильнув к ограде, смотрят на улицу. Мальчугану их не было жалко ни на мизинец: ух, сколько на счету каждого преступлений! Может, это кто-то из них убил его отца.
Он остановился около ограды, начал пританцовывать и горланить им же самим сочиненную песенку:
Черви, черви!
Слизняки в банке!
Скоро будем ловить на вас рыбу!..
Гусанос лениво ругались и грозили ему кулаками. Они уже привыкли. Но постовой сердито прикрикнул из-под навеса на углу:
— Проходи, проходи! Не останавливаться!
Хуанито показал язык и ему и побежал дальше. Некогда объяснять, кто он такой. У него самого — срочное дело!..
Вот и нужный ему дом. Мальчуган примерился и, выждав момент, прошмыгнул мимо часового. Тот узнал — и только покачал головой.
Через три ступеньки — вверх по лестнице. У двери Хуанито нагнулся, потер ботинки углом ковра, чтобы блестели. Осторожно приоткрыл дверь в кабинет.
Капитан Обрагон сидел над бумагами. В комнате ничего не изменилось с тех пор, как Хуанито побывал здесь несколько часов назад. Не тронута и постель. Дымится на столе чашка кофе, и воздух сизый от сигарного чада.
Только в кресле, напротив дяди Феликса, сидит совсем седой и бритобородый пожилой человек в костюме странного фасона, да еще темно-синем: как ему не жарко? Хуанито никогда прежде этого мужчину не видел. И теперь оробел. Уже хотел было притворить дверь, но вспомнил, почему прибежал сюда:
— Дядя Феликс, это я! Колоссальные новости!
Капитан поднял от бумаг глаза с тяжелыми, набухшими веками.
— Доброе утро, мальчуган! — Он с хрустом потянулся. — Выкладывай.
Но Хуанито колебался: можно ли при этом седом? А вдруг незнакомец — из т е х и дядя Феликс его допрашивает?
— Можешь говорить, — понял Обрагон. — Это коронель Артуро, мой бывший командир.
Ого!.. Хуанито впервые видел кого-то, кто был командиром над самим дядей Феликсом. А звания «коронель» он вообще не слыхивал: на Кубе самым высшим было — команданте, и даже Фидель был команданте!.. Хуанито питал уважение только к военным. Но сейчас он с почтением посмотрел на седого штатского: факт, переоделся для маскировки. Коронель!.. И начал:
— Дядя Феликс, ночью я совсем забыл сказать: у той сеньоры на авениде Квинта была еще одна сеньорита. И вот у нее я видел... — он сделал паузу, — фото этого контрика! — Прицокнул языком. — Сеньорита втрескана в этого типа по макушку!
В душе мальчугана что-то скребнуло. Жалость? Может быть. Но если он и мог пожалеть сеньориту, то только потому, что она красивая и ласково разговаривала с ним, накормила его в доме на авениде Квинта. Однако если она тоже контра, никакой жалости к ней быть не может! А все же жалко...
— Кто она? — спросил капитан.
— Зовут Бланкой, рыжая, глазищи — как блюдца, живет на авениде Уна, 37, — припомнил Хуанито. — Она — милисиано и дежурила у подъезда радиостанции «Патриа», а теперь уже умотала в провинцию Лас-Вильяс выполнять какое-то задание. Вот!
Обрагон удивленно глянул на мальчика:
— Откуда тебе все это известно?
— Будьте спокойненьки! Я, дядя Феликс, день и ночь на страже революции!
— Вот какие у меня помощники! — сказал, обращаясь к седому, капитан, и Хуанито залился краской от гордости.
Обрагон притянул паренька к себе. Ощутил под пальцами, как худы его плечи.
— Отлично, Хуанито! А сейчас новый приказ: марш спать! — Встал, подвел его к двери: — Ляжешь у нас, наверху. И без моего разрешения — никуда ни шагу!
— Дядя Феликс, а как же с этой рыжей?.. — заканючил мальчуган. — Я же знаю, где она живет, я был уже около ее дома!
— Хорошо, выспишься, а ночью вместе с моими бойцами пойдешь в засаду на авениду Уна. Только смотри мне. Без разрешения командира группы никуда носа не суй!
— Слушаюсь, капитан! — стукнул пяткой о пятку мальчик.
Когда он выбежал, Обрагон повернулся к Лаптеву:
— А? Настоящий вырастет солдат!
Пододвинул календарь, пометил:
«Путевку в санаторий для Хуанито».
— Пошли его к нам, Феликс, — сказал Андрей Петрович. — Республике нужны не только солдаты. У нас он выучится на хорошего инженера.
— Это мысль! Он ведь сирота. А сейчас как раз подбирается группа на учебу в Советский Союз. Вот только как его убедить? Хотя — в Советский Союз...
Все время, пока мальчуган был в кабинете, Лаптев наблюдал за ним с особенным интересом. Как похож на тех давних пастушат — агентов Ксанти, которые вели его, Росарио, Божидара и анархиста Лусьяно за «длинным языком» под Агьенсу... Наверное, и сам он без малого полвека назад был таким же — когда выуживал из проруби трехлинейки для красногвардейского отряда отца... Правда, с собой он не может сравнивать — не может посмотреть на себя, пацана, со стороны... Но наверное, ни одна революция и ни одна революционная война не обходятся без таких вот Валь Котиков и Гаврошей — пусть говорят они на разных языках и одних от других отделяют десятилетия и века... Что живет в их душах: неиссякаемая жажда приключений? Или обостренное, еще бескомпромиссное чувство справедливости и не подточенная коррозией жизненного опыта самоотверженность?.. Чудесные ребята. Ради будущего таких, ради их счастья и идет по всему миру борьба... Он вспомнил давние слова Феликса Эдмундовича, когда ВЧК развертывала борьбу с детской беспризорностью:
«Все для них! Плоды революции — не нам, а им!..»
Кажется, Дзержинский сказал это наркому просвещения Луначарскому... Сущая правда. А его Василий, фронтовой сын, ставший настоящим сыном?.. Ракетчик. Инженер-полковник. Коронель!.. Пусть в детях осуществляются наши мечты. Это и лучше. Счастливей. Непременно нужно, чтобы Хуанито поехал в Советский Союз. В Москву. А жить мальчуган сможет в семье Василия или у него...
— Давай так и решим, Феликс, — твердо сказал Лаптев.
— Нет проблем, как любит говорить бывший пикадор, — кивнул Обрагон.
