Мария Колесникова - Воспоминание об Алмазных горах
Максаржав молчал. На его лице были написаны подозрительность, недоверие.
— Почему я должен верить тебе? — наконец спросил он.
— Мне можно верить, можно не верить, — отозвался толмач с улыбкой, — но есть человек, которому мы верим оба.
Максаржав, казалось, был заинтересован.
— Кто он?
— Ваш старый знакомый Щетинкин!
Максаржав пристально вгляделся в лицо толмача.
— Твое лицо мне знакомо. Как тебя зовут, любезный? — спросил Максаржав.
— Мое имя вам ничего не скажет. Зовут меня Кайгал. Я не монгол. Я урянх. Мы с вами встречались раньше, возле Белоцарска. Я был переводчиком у Щетинкина.
Теперь Максаржав вспомнил.
— Мой совет: соберите как можно больше войска, оно может пригодиться другу вашего сына Сухэ-Батору, — сказал Кайгал.
— Спасибо за совет, друг! — с чувством отозвался полководец.
Щетинкин всегда придавал особое значение организации разведки. Кайгал и Албанчи сами явились к нему в штаб и вызвались быть разведчиками. Оба они в совершенстве владели монгольским языком.
Албанчи, как племянница Лопсана Чамзы, считалась родственницей и монгольского богдохана. И Лопсан Чамза и богдогэгэн были выходцами из Тибета, люто ненавидели друг друга, но перед паствой притворялись добрыми родственниками. Во всяком случае, Албанчи очень часто сопровождала своего дядю, когда он отправлялся в Ургу, в гости к высоким князьям желтой церкви. Не без протекции самого богдогэгэна Кайгал получил доступ в штаб Унгерна, где считался самым квалифицированным толмачом.
Все шло гладко, пока в Урге не появился корнет Шмаков. Откуда он взялся?
Когда тувинцы в одном из боев захватили штаб Шмакова, сам он едва унес ноги. Перешел монгольскую границу и примкнул к унгерновскому атаману Казанцеву, который был известен среди монголов и тувинцев под кличкой Атаман Серебряная Шапка, так как носил шапку, расшитую бисером.
Шмаков и Казанцев приехали в Ургу по приглашению Унгерна. Переход в буддийскую веру барон хотел обставить как можно пышнее, помпезнее. Это должно было привлечь внимание всех народов, исповедующих буддийскую веру. Унгерну нужны были войска, и ради привлечения в свою армию новых солдат он готов был молиться богам всех религий сразу.
Принятие веры состоялось в храме Арьяволо монастыря Гандан.
У подножия гигантской золоченой статуи Будды, восседающего на цветке лотоса, стоял барон Унгерн с непокрытой головой, в желтом монгольском халате. У барона был благочестивый вид. В храме шло богослужение. На плоских подушках восседал глава Монголии богдогэгэн, пожилой, обрюзгший человек с подслеповатыми глазами. Его окружали бритоголовые ламы — монахи, разодетые в праздничные желтые и красные одежды. По обе руки от Унгерна стояли офицеры при полном параде. Среди них были корнет Шмаков и атаман Казанцев. Оба в парадных мундирах, при орденах и медалях.
Просторный двор монастыря был запружен конноазиатской дивизией Унгерна.
В храме завывание раковин и грохот барабанов постепенно затихли. Поднялся с подушек богдогэгэн и, обращаясь к Унгерну, торжественно произнес:
— Сегодня вы, барон Унгерн фон Штернберг, родственник русского царя, спаситель Монголии от маньчжуров, наш спаситель и брат, принимаете буддийскую веру и тем самым оказываете великую честь всем верующим в святое учение всеблагого Борхон-Бакши[6]. Вы посланы нам богом, и пусть через вашу десницу проявится воля его, а мы — ваши верные слуги в этой жизни и в жизни грядущей, в бесконечных перевоплощениях души.
Барон смиренно склонился. Два тучных ламы надели ему на голову остроконечную монашескую шапку. В этой шапке барон походил на шута.
— Жалкая комедия, — брезгливо произнес Шмаков.
— Ему можно все простить, — строго сказал Казанцев, — он идет в поход против Советской России. И мы связаны с ним одной веревочкой.
— Боюсь, веревочка эта рано или поздно затянется вокруг шеи барона. Да и нас всех тоже повесят. Известно ведь: кто ветрам служит — тому дымом платят.
Шмаков оглядывался по сторонам и вдруг в свите богдогэгэна заметил Албанчи и ее слугу Тюлюша.
Албанчи теперь уже не выглядела девочкой. Она была убрана соответственно торжественному моменту: черный халат, в волосах жемчуг, на руках серебряные браслеты с кораллами.
— Вон видишь ту, в браслетах? — прошептал Шмаков на ухо атаману. — Она была невестой известного партизана Кайгала!
Казанцев безразлично пожал плечами.
— Ну и что?
— А то, что у меня с ней был нечаянный… — Шмаков многозначительно хмыкнул. — После этой истории брат богдогэгэна, почтенный Бандид Лопсан Чамза, потребовал моего расстрела…
— Племянница самого богдо? — заинтересовался атаман.
— Ну да…
— Однако ты фрукт… — неопределенно заметил Казанцев. — Дам добрый совет: смывайся отсюда. И немедленно!
Но Шмаков привык играть с судьбой, слепо веря в свою счастливую звезду; заметив, что Албанчи и ее слуга пробираются к выходу из храма, устремился за ней. Атаман не успел удержать его от безрассудства. Какое-то непреодолимое любопытство влекло Шмакова за Албанчи. Нестерпимо захотелось заговорить с ней, заглянуть в ее горячие, влажные глаза. «Ах, прекрасная Албанчи, почему бы мне не жениться на тебе? — подумал корнет с печальной самоиронией. — Покорная жена, серо-зеленые кибитки кочевников, где всегда, даже в зной, прохладно, ковры, покой… и нет больше «белобандита» Шмакова…»
На монастырском дворе стояли войска. Почувствовав, что кто-то ее преследует, Албанчи обернулась и вскрикнула от неожиданности. Их глаза встретились. На какое-то мгновение. Затем Шмаков исчез.
Она долго не могла успокоиться, рассказала обо всем Кайгалу, боялась за него.
— Успокойся, — произнес он мягко. — Я их не страшусь. Еще посмотрим, кто кого… А вот ты должна немедленно выехать, пока город не оцеплен. Пакет цел?
— Цел.
— Если схватят, уничтожь. На словах передай Щетинкину: двадцатого мая Унгерн выступает всеми силами на Кяхту и Троицкосавск… Поторопись. Они, наверное, уже всю контрразведку подняли на ноги. Прощай, Албанчи…
Через три дня Щетинкин уже знал о намерениях Унгерна.
Бои против белогвардейцев Щетинкину приходилось вести в тесном взаимодействии с монгольскими революционными войсками, которыми в районе Желтуринского караула и караула Моден-куль командовал Чойбалсан.
Так отрядом Щетинкина и монгольскими частями была разгромлена банда генерала Казагранди.
Двадцать седьмого июня тысяча девятьсот двадцать первого года объединенные силы Красной Армии и Народно-революционной армии начали исторический освободительный поход на Ургу.
