Мария Колесникова - Воспоминание об Алмазных горах
— Извините, товарищи, у меня срочное дело.
Он вошел в комнату, вежливо поздоровался.
Иванов оторопело посмотрел на него.
— Что, уполномоченный, аль не признаешь?
— Петр Ефимович! — Иванов вскочил.
Они обнялись, долго смотрели друг на друга.
— Рассказывай, Арсений.
— А что рассказывать? Вот, налаживаем хозяйство. Одна утеха, что все свои, бывшие партизаны. Соберемся, вас вспоминаем, Кравченко. Где он теперь?
— Был на Польском фронте. А теперь, как и ты, на мирной работе. В Москве, в Наркомземе. Заворачивает сельским хозяйством в государственном масштабе!
— А вы?
— А я что? Воевал против Врангеля. Вместе с Михаилом Васильевичем Фрунзе. А теперь получил назначение на новый фронт. Сам без рубахи пойду, а с ворога порты стяну.
Иванов был удивлен, в глазах появилось жадное любопытство.
— На новый фронт? А где же он, Петр Ефимович?
— Есть такой. А если нет, то скоро будет. Барон Унгерн захватил Монголию. Монгольское правительство Сухэ-Батора обратилось с письмом к Ленину: просит помочь. Так что будут дела, Арсений. Корпус бросают в Монголию.
Иванов поднялся, сказал умоляюще:
— Петр Ефимович, возьмите меня с собой! Замаялся я на мирной работе.
— Да как же я тебя возьму, Иванов, ежели ты уполномоченный? — хитро улыбнулся Щетинкин.
— А вы меня призовите на военную службу.
Щетинкин рассмеялся.
— Уговорил. У меня на руках специальный мандат-предписание: собрать всех бывших партизан в отряд. А этот наш отряд поступит в распоряжение командующего корпусом. Ну, а меня назначили начальником и военкомом этого отдельного красного добровольческого отряда.
— Значит, и я?
— А тебя, Иванов, назначаю начальником штаба отряда. Собирай народ!
— Можно считать, что я уже приступил к исполнению служебных обязанностей?
— Можно.
— А правда, Петр Ефимович, что вы на съезде с Ильичем разговаривали?
— Святая правда, Иванов. Ленин очень интересовался партизанским движением в Сибири. И о нас он слышал. Благодарил…
Иванов в тот же день созвал всех бывших ачинских партизан.
В Маймачене на полигоне шли строевые занятия с монгольскими цириками. У каждого цирика на шапке алела звездочка. Занятия проводил высокий, стройный монгол с умным, строгим лицом. Звали его Сухэ-Батор. Это имя в последнее время приобретало все большую известность. Сухэ-Батору недавно исполнилось двадцать восемь лет, он был полон огня, энергии. Угнетенные стран Дальнего Востока видели в нем вождя монгольской революции, решительного, преисполненного государственной мудрости. На нем был обыкновенный халат, остроносые гутулы, белый шлем джанджина[3] с красной звездой.
К Сухэ-Батору подвели лошадь, он легко вскочил в узкое монгольское седло. На полном скаку преодолевал барьеры, рассекал одним ударом шашки глиняное чучело.
На колоде сидел Щетинкин, курил самокрутку, наблюдал за Сухэ-Батором и улыбался. Сухэ-Батор спрыгнул на землю и, разгоряченный, сказал цирикам:
— Так нужно рубить белого барона Унгерна!
Послышался дружный смех.
Со стороны городка появился всадник. Это был сын Максаржава Сундуй-Сурэн. Он остановился около Сухэ-Батора, сошел с седла.
— Здравствуй, Сухэ-Батор!
— Ты из Урги, Сундуй-Сурэн? — спросил Сухэ-Батор.
— Да. Ургу захватил Унгерн. Всех членов нашей партии казнил. Белые гнались за мной.
— А твой отец — Максаржав?
Сундуй-Сурэн опустил голову.
— Отец — военный министр правительства богдогэгэна[4]. Он не может без разрешения святейшего бросить свой высокий пост.
Сухэ-Батор нахмурился.
— А твой отец знает, что здесь, в Кяхте, мы создали народное правительство?
— Да, знает.
— Что он думает об этом?
— Он не верит, что мы долго продержимся. Унгерн раздавит нас. Он не верит, что красная Россия придет нам на помощь.
— Очень жаль, Сундуй-Сурэн, если мы вынуждены будем воевать против твоего отца. Но мы будем уничтожать любого врага, кем бы он ни был!
— Да. Но я все равно с тобой, Сухэ. Придет нам на помощь красная Россия или не придет, я все равно с тобой. С тобой, Сухэ-Батор, идет весь наш народ. Твое имя известно в самых далеких кочевьях, к тебе тянутся сердца и думы аратов[5]. Приказывай!
Выражение лица Сухэ-Батора смягчилось.
— Ты прав, Сундуй-Сурэн, — сказал он. — Выбирают не между отцом и другом, а между народом и его угнетателями. Я познакомлю тебя с одним человеком, ты будешь в его распоряжении, будешь связным между Красной Армией и нашей народной армией. Помощь уже пришла, Сундуй-Сурэн. Пришла!
— Где тот человек? — с жаром спросил Сундуй-Сурэн.
Сухэ-Батор подвел его к Щетинкину.
— Вот этот человек, — сказал Сухэ-Батор.
Лицо Сундуй-Сурэна расплылось в широкой улыбке.
— Так это же Щетинкин! — закричал он. — Красный богатырь Щетинкин! Он подарил моему отцу карету…
Щетинкин поднялся, подошел к Сундуй-Сурэну, пожал ему руку.
— Здравствуй, Сундуй-Сурэн, сын моего друга Максаржава, мой друг! Я давно мечтаю встретиться с твоим отцом.
Сундуй-Сурэн ничего не сказал.
В Маймачене Щетинкин, к своему удивлению, встретил бывшего коменданта Иркутска Ивана Николаевича Бурсака.
— Опять наши дорожки сошлись, — сказал Щетинкин весело. — Наверное, по тому же самому делу, что и я?
Бурсак усмехнулся.
— Да у нас с тобой, Петро, дело-то одно: пролетарское.
— Рабочее дело.
— Назовем так. Назначен я, к твоему сведению, командующим троицкосавской группой войск Народно-революционной армии Дальневосточной республики.
— Значит, будем бить барона Унгерна сообща. Вот ты, Иван, мужчина с большим политическим опытом, через все тюрьмы прошел, объясни: сколько их, этих баронов? Что за напасть на Россию? Бьем, бьем, а они все лезут и лезут.
— Будем надеяться, Унгерн — последний.
— Хотелось бы.
Банды барона Унгерна фон Штернберга захватили столицу Монголии Ургу четвертого февраля 1921 года. Марионеточное правительство «независимой Монголии» во главе с богдогэгэном пожаловало Унгерну звание хана и княжеский титул чин-вана. Так выходец из прибалтийских немцев, есаул казачьего жандармского полка в Забайкалье сделался монгольским ханом. На германском фронте он ходил в скромном звании штабс-капитана. Правда, штабс-капитану Щетинкину встречаться с ним не приходилось: Щетинкин находился все время на передовой, а барон околачивался в штабах. В свое время есаул Унгерн охранял царское консульство в Урге, знал обычаи монголов, расстановку политических сил, дворцовые интриги. Поскольку китайская военщина уничтожила монгольскую автономию, установив свирепую диктатуру, Унгерн со своей «азиатской дивизией») появился в Урге как «освободитель». В это время богдогэгэн находился под домашним арестом в своем зимнем дворце. Максаржава и его сподвижника Дамдинсурэна китайские военные власти бросили в тюрьму. С этими двумя у китайцев были особые счеты: вспомнили, что именно Максаржав и Дамдинсурэн взяли в двенадцатом году Кобдо. Кроме того, оба полководца были связаны с революционерами Сухэ-Батором и Чойбалсаном. Было доказано, что именно Максаржав заверил печатью богдогэгэна письмо, которое делегация во главе с Сухэ-Батором повезла в Советскую Россию. На допросе в китайском военном штабе Максаржав заявил:
